- Но это ведьма спасает сейчас твою шкуру, а заодно и весь твой маленький мирок, а потому она советует тебе не злоупотреблять её терпением, - прошипела она и, вновь схватив Ганина за руку, с невероятной силой потянула за собой, заставив бежать дальше, а потом, в очередной раз проведя по воздуху левой рукой, что-то прошипев, как змея, на своем колдовском языке, открыла очередную 'дверь' в пространстве, в которую, нырнув, они оказались... на той самой лужайке с беседкой и утиным прудом возле розового замка!
- Ну, все, Эш Шамаш, любимый мой, тебе пора - как только ты перешагнешь через этот камень - ты окажешься в своем мире. Мне пока к тебе нельзя - я сомневаюсь, что моя прислуга оттянет моего отца надолго. Я поведу его ложным следом куда-нибудь подальше от тебя - я знаю как. А ты пока немедленно уничтожь его портрет, понял? Мы встретимся... скоро... я... обещаю... - уже с томным придыханием прошептала Лилит и прикоснулась своими огненными, чувственными устами к губам Ганина.
- 'Проклятье! Она слишком хороша, чтобы умереть! - мелькнула в его уже отравленном наслаждением мозгу мысль, но - по своей злобе и коварству своего черного сердца она достойна тысячи смертей!' - тут же пришла в голову другая мысль - и в груди Ганина укрепилась решимость...
- Все, уходи, слышишь, как трясется земля!? Огненная Колесница уже рядом! Уходи! - Лилит через силу оттолкнула Ганина от своей груди и зарыдала.
А Ганин побежал к указанному Лилит камню на лужайке и, уже перепрыгивая через него, услышал где-то на периферии своего сознания то ли стон, то ли крик:
- Я буду ждать тебя здесь, внутри Портрета, любимый! Я буду ждать тебя-я-я-я-я-я!!!!!!!!
А в следующий момент он приземлился на полу в спальне Никитского...
Дождь уже утих, наводнение спало, в просветах между темными и грузными, как машины-водовозы, грозовыми тучами появилось предзакатное, умирающее, кроваво-красное солнце. Все окрестности поместья были полностью затоплены и превратились в одно сплошное озеро, наполненное грязно-мутной водой, по которой плавали обломки ветвей деревьев, досок от заборов и просто разного рода мусора. От былого великолепия не осталось и следа. 'Хорошо ещё, что вода не успела добраться до внутренностей дома, - подумал Ганин, окидывая беглым взглядом то, что творилось снаружи. - Гореть хорошо будет!'.
Он уже успел сбегать в полузатопленный гараж и принести пять тяжеленных канистр с бензином, а потом облить Библиотеку с недописанным проклятым портретом солнцеокого, но ему этого показалось мало - и он щедро полил бензином весь дом, за исключением, пожалуй, комнаты с портретом Лилит - к ней даже подойти, памятуя прошлое, он не решался. Впрочем, его это ничуть не беспокоило. Он знал, что пламя рано или поздно само доберется и до её Портрета.
'Пусть все горит синим пламенем! - в безумном возбуждении подумал он. - Снежана будет отомщена!'.
Наконец, когда пятая канистра опустела, Ганин быстро отправился в Библиотеку - начинать нужно было оттуда. Портрет солнцеокого был нарисован почти на две трети - не доставало только фигуры Распятого у его ног...
- Этого ты от меня не дождешься, лживая сволочь! - прошипел Ганин и плеснул остатками бензина прямо в светящееся поистине демоническим самодовольством лицо Люцифера. Глаза солнцеокого вспыхнули гневом, но Ганин не испугался - он знал, что покуда портрет не закончен, он не имеет над ним власти, в отличие от портрета Лилит.
Ганин чиркнул спичкой, приятно и терпко запахло серой, и вот уже маленькая деревянная палочка, объятая пламенем, упала на драгоценный персидский ковер, покрывавший пол Библиотеки. Языки оранжево-желто-голубого пламени тут же взметнулись вверх, и пламя побежало вперед, к портрету солнцеокого, как бегун по спортивной дорожке к финишу. Портрет сразу же вспыхнул как стог сена, но насладиться зрелищем сгорающего солнцеокого Ганин не успел - вдруг справа от него раздался какой-то смутно знакомый голос - 'Беги!'.
И Ганин побежал! Только он выскочил из Библиотеки и захлопнул за собой дверь, как за его спиной раздался оглушительный взрыв, как будто бы взорвался целый газовый баллон! Закрытые двери буквально вынесло взрывной волной, которая сбила с ног и Ганина. Несколько щепок больно поранили спину и плечи, кровь испачкала рубашку. Но его уже подняла с полу какая-то невидимая сила и подтолкнула прямо по направлению к входной двери, а пламя между тем уже поднималось по бензиновой дорожке вверх, по лестнице, чтобы охватить второй и третий этажи. Удушливый дым резал глаза, жар был такой, что Ганин на бегу скинул с себя рубашку. Он едва успел добраться до входной двери, как пламя уже охватило весь первый этаж.
Наконец, он выскочил на улицу, на крыльцо с портиком, и с наслаждением вдохнул полной грудью свежего утреннего воздуха, влажного от прошедших сильных дождей, и рассмеялся. Он с удовольствием слушал, как гудит, точь-в-точь как в печке, которую топила некогда его бабушка, пламя -–и это гудение было для него слаще симфоний Моцарта.
Какой-то голос справа опять сказал ему: 'А теперь беги - и не оборачивайся! Что бы ты ни услышал - не оборачивайся, слышишь?! Иначе судьба твоя будет хуже, чем у Лотовой жены! Запомни это!'
Кто такая 'Лотова жена' и почему он должен не оборачиваться, Ганин не знал, но совету голоса решил последовать в точности. Он вновь бросился бежать, по пояс увязая в грязной воде, а сзади все нарастал гул пламени. Слышались гулкие взрывы. 'Ну и чудеса! Бензин бензином, но чтобы такое... Видимо, силы небесные и впрямь решили вмешаться в эту историю!', - Ганин удивленно присвистнул и продолжал изо всех сил продираться сквозь грязную воду. Ему стоило большого труда добраться до ворот и через сторожку - на улицу. Здесь стоял здоровый 'ландкруизер' с ключами, воткнутыми уже в замок зажигания. Ганин, не долго думая, сел и завел двигатель, машина мягко тронулась.
Но в эту же секунду до него донесся дикий истерический женский визг, такой, как будто бы её обладательницу разрывали на куски, как будто бы она сгорала заживо на костре... Сердце Ганина садануло от боли, а безымянный палец на правой руке стало нестерпимо сильно жечь - и он увидел, что на нем опять проступают контуры того самого проклятого кольца с двумя прозрачными как слезы бриллиантами.
- Преда-а-а-а-а-атель! Изменни-и-и-и-ик! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Ганин стиснул зубы и выжал педаль газа до предела - машина рванула по шоссе со скоростью больше 150 км/час.
Но крики не утихали. В них уже пропали разборчивые слова, они превратились в один протяжный женский вой, плач, стон. Ганин сам завыл, как собака, из его глаз потоком полились слезы, он глухо зарыдал, уткнувшись головой в руль. Вдобавок проклятое кольцо совсем невыносимо жгло палец, неодолимо звало его назад, к своей хозяйке!.. Машина, окончательно потеряв управление, выехала на обочину и врезалась в телеграфный столб - Ганина спасла подушка безопасности - его даже не поцарапало.
Изможденный до крайности, он буквально вывалился из разбитой машины и оглянулся назад...
Он увидел объятое пламенем как стог сена поместье Барятинских, но пламя это было очень и очень странным. Ганину показалось, что оно чем-то напоминает антропоморфную фигуру: один язык пламени похож на голову, другие два -–на руки, ещё один -–на туловище...…Фигура извивалась, как раздавленная змея, в каком-то чудовищном, отвратительном экстатическом танце, танце, состоящем из страданий и боли, - и кричала, кричала, кричала, протягивая к Ганину свои руки-языки пламени в умоляющем и одновременно угрожающем жесте. 'Как сгорающая на костре ведьма - к–своему любовнику-инквизитору', - подумалось почему-то ему, и он зарыдал от мысли, что оказался таковым, подлым предателем. Ноги его задрожали, подкосились и он упал на колени, ломая дрожащие руки. От слез он не видел ничего вокруг. Жалость и боль - две змеи запоздалого раскаяния, терзали его и без того кровоточащее сердце, и он вдруг отчетливо понял, что это - конец.…
А в следующий миг -–он еле слышно прошептал:
- Ты слишком прекрасна, чтобы погибнуть, Лилит, и я спасу тебя или разделю с тобой могилу!