Император бы действовал стремительно и решительно. Худов дух, да он бы никогда не позволил делу зайти так далеко.
Меньше чем через десятую часть колокола спутники проехали под почерневшей аркой неохраняемых южных ворот. Впереди раскинулся Пан’потсун-одан, ограниченный с запада грядой, за которой начиналась священная пустыня Рараку. На небе уже замерцали первые звёзды.
Затянувшееся молчание нарушил Скрипач:
— Примерно в двух лигах к югу есть деревня. Если повезёт, она ещё не стала поживой для падальщиков. Пока что, по крайней мере.
Крокус откашлялся.
— Скрипач, если бы Калам знал… про Танцора, ну, то есть про Котильона…
Сапёр скривился и покосился на Апсалар.
— Она бы сейчас была с ним.
Никто не узнал, что собирался ответить Крокус, потому что с неба с громким писком упала маленькая тень и, хлопая крыльями, врезалась в спину юноше. Крокус испуганно завопил, когда создание вцепилось ему в волосы и забралось на голову.
— Это же Моби, — проговорил Скрипач, пытаясь избавиться от страха, который вызвало внезапное появление фамилиара. Сапёр прищурился. — Похоже, он с кем-то подрался.
Крокус стащил Моби с головы и взял на руки.
— Да он истекает кровью!
— Думаю, ничего серьёзного, — сказал Скрипач.
— Почему ты так уверен?
Сапёр ухмыльнулся.
— Видел когда-нибудь брачные игры бхок’аралов?
— Скрипач. — В голосе Апсалар прозвучало напряжение. — За нами гонятся.
Придержав коня, Скрипач встал в стременах и обернулся. Вдалеке виднелось облако пыли. Сапёр шёпотом выругался.
— Гральский клан.
— Наши кони устали, — сказала Апсалар.
— Ага. Королева, пошли нам свежих лошадей в Новом Веларе.
У подножия трёх сходящихся гряд Калам сошёл с ложной тропы и осторожно провёл лошадь по узкому сточному каналу. Старые воспоминания о путях, ведущих в Рараку, наливались тяжестью в костях. Всё изменилось, но на самом деле не изменилось ничего.
Из бесчисленных троп, что змеились среди холмов, почти все вели только к смерти. Ложные пути хитроумно обходили немногие колодцы и ручьи. Без воды солнце в Рараку становилось смертоносным спутником. Калам знал Священную пустыню, карта в голове — пусть и прошли десятки лет — заново оживала при виде каждой новой приметы, каждой вехи. Вершины, наклонные камни, поворот паводочного канала — Калам словно никогда и не уезжал, будто пропали новые привязанности, вступившие в противоречие со старой преданностью. Вновь я — дитя этой пустыни. Вновь — слуга её священных потребностей.
Как ветер и солнце придавали форму песку и камню, Рараку обтёсывала всех, кто узнавал её. Переход через Рараку навсегда запечатлелся в душах трёх рот, которые потом стали называться «Мостожогами». Мы и вообразить не могли другого имени. Рараку сожгла наше прошлое, оставив за спиной только пепел.
Он повернул жеребца, и тот начал взбираться по склону, так что из-под копыт полетели камешки. Нужно было держаться верного пути — вдоль гряды, которая медленно понижалась к западу, чтобы скрыться в песках Рараку.
Звёзды над головой блестели, словно острия ножей. Выжженные известняковые утёсы серебрились в призрачном лунном свете, будто отражали воспоминания о миновавшем дне.
Убийца провёл коня между развалинами двух смотровых башен. Под копытами жеребца похрустывали черепки и обломки кирпича. С тихим хлопаньем крыльев с его пути метнулись ризаны. Калам почувствовал, что вернулся домой.
— Ни шагу дальше, — произнёс хриплый голос.
С улыбкой Калам натянул поводья.
— Смелое заявление, — продолжил голос, — этот жеребец цвета песка, красная телаба…
— Я заявляю о том, кто я есть, — небрежно ответил Калам. Он уже определил, откуда звучит голос — из глубокой тени у сточного колодца за левой башней. На убийцу был направлен взведённый арбалет, но Калам знал, что сможет уклониться от стрелы, если скатится с седла так, чтобы жеребец оказался между ним и незнакомцем. И дело завершат два точно брошенных в тёмную фигуру в тени ножа. Ничего опасного.
— Разоружи его, — добавил голос.
Две крепкие руки сомкнулись на запястьях Калама и сильно потянули назад, так что разразившийся яростными проклятьями убийца проехал по крупу коня и оказался на земле. В тот же миг руки подхватили его и швырнули лицом вниз на камни. Удар вышиб воздух из лёгких. Калам беспомощно корчился на земле.