Его слова я поняла, потому что солдат родился не в Македонии и строил фразы нарочито четко.
Мне совсем не хотелось ввязываться в драку. Тем более удивительным казалось мне, что никто из начальства не пытается нас разнять. Если бы подобное произошло на улице любого городка в стране Бамбука, спустя кувшин песка прискакала бы конная стража сегуна, и всех загнали бы в тюрьму.
Неожиданно двое приятелей моего обидчика кинулись на меня. Причем один попытался схватить меня голыми руками, а второй помахивал спатой, словно отгонял мух. Очевидно, они приписали мою скромную победу случайности.
Круг раздался, впопыхах повалили тележку разносчика фруктов. Солдаты, охранявшие сборщика налогов, лениво оглянулись и… пошли дальше. Моя последняя надежда на мирное разрешение вопроса рухнула.
Я провела примитивный прием «удар заячьей лапы», а попросту повернулась к безоружному противнику спиной и согнулась, словно намереваясь бежать. Он сделал то, что должен был сделать всякий тупой пьянчуга, — схватил меня за бедра. Песчинкой позже он валялся, выпучив глаза, вывалив синий язык, и извергал из себя кислое вино пополам с пережаренным мясом.
Я угостила его пяткой в пах и рукоятью меча — в грудной узел.
Праздные горожане взвыли от счастья, их ожидала славная комедия. Только прожив месяц в другой Александрии, я поняла, что иного ждать от них не стоило. Почти всякий, имевший право на строительство дома или промысел в столице сатрапии, служил раньше в войсках. Для этих мужчин не существовало иной забавы, кроме как хорошая зубодробительная драка. К сожалению, я им такого удовольствия доставить не могла, потому что сцепилась с настоящим солдатом.
Ведь я оказалась в щекотливом положении. Убить или поранить кого-то из солдат славной Македонии — означало стать врагом самому владыке тверди. Впрочем, наследник Искандера, скорее всего, не узнает, что у него существовал личный враг. Так быстро меня казнят.
Второй пехотинец, надо отдать ему должное, быстро протрезвел. Он легко заскользил по кругу, пробуя мою оборону короткими клевками.
— Ставлю на девку пять драхм! — провозгласил кто-то в толпе.
— Двадцать — на Кассия!
— Принято!
— Эй, посматривайте там! Не ровен час, заметят…
Его меч был втрое тяжелее моего, да и сам Кассий весил вдвое больше. Он скалил черные зубы, показывал мне язык и всячески веселил публику. Отбивать его удары плашмя мне стало больно спустя несколько песчинок, он едва не вывернул мне плечо. Мой наборный меч сгибался и звенел. Но зато я убедилась, что иным способам боя отважного Кассия не учили. Он тупо пер вперед, накатывался и отскакивал, как бык в узком загоне.
Несколько позже капитан нашего корабля, опытный царедворец, растолковал мне нашу общую ошибку. Нельзя было выпускать меня на берег в мужском платье, для грубой солдатни это лишний повод поиздеваться. Лучше оставаться женщиной, ведь никому не известно: вдруг ты жена или любимая наложница кого-то из иерархов, верно?
Протанцевав с ним пару кувшинов песка, я поняла, что невредимой гуляки меня не выпустят. Товарищ Кассия, которому я порезала кисть, вернулся, уже забинтованный, и жаждал моей крови. Он орал оскорбления на трех языках, показывал мне гадкие жесты и изображал, будто хочет попасть мне сзади копьем между ног.
Я резко остановилась, последний раз добавив к инерции чужого меча свой вес. Доблестный Кассий перехватил гарду обеими руками, потянул меч на себя и вверх, избитым приемом «малая колесница». Я отступила, ожидая, когда голова его повернется следом за корпусом.
Он оправдал ожидания. «Малую колесницу» пелтаст провел безупречно, его спата со свистом описала двойную восьмерку. В наступательном строю, при поддержке с флангов, он изуродовал бы сразу двоих, но в бою с девчонкой допустил привычную ошибку.
Отвернулся. Совсем немного.
Я упала влево. Как только он по инерции отвернул голову, я проткнула ему правый бок. Я старалась не повредить ничего, кроме межреберных мышц, и мне это удалось. Наставник Хасимото мог бы гордиться.
— Пятьдесят драхм на девчонку! — заорал кто-то в кругу. — Эй, кто примет ставку?
— Я тоже — пятьдесят!
Кассий пошатнулся, перебросил меч в левую руку. Правую руку со вскрытым ребром не слишком-то поднимешь. Я приставила острие катаны к его горлу. Кассий криво ухмыльнулся и отбросил меч.
— Трус! Уступил девчонке!
— Дурни, разве не видите, она обучалась в островной школе! Она уделает любого из вас!
Купец, возле лавки которого мы схлестнулись, умолял нас уйти, но никто его не слушал. Каждый выпад, каждый удачный или неудачный удар сопровождались ревом луженых глоток.
Забинтованный приятель Кассия не выдержал, напал на меня сзади. Но я его ждала, хотя со стороны могло показаться, что я сплю стоя.
Ничто не может прервать созерцания. Отмахиваясь от троих бездарных пьянчуг, я наслаждалась божественными переливами кифар, я следила, как рабы укладывают мраморные фронтоны на анфиладу храмовых колонн, и вспоминала бархатные пальцы Рахмани…
Приятель Кассия ткнул меня в спину копьем. Пока он тянулся следом за древком, я, не оборачиваясь, разрубила его копье на пять частей.
Стало тихо. Один ползал, поскуливая, держась за живот. Другого раздевали и бинтовали в сторонке друзья. Третий пристально разглядывал обломок копья. Я не удержалась и нанесла ему еще один удар, «ласку молнии».
«Ласка молнии» проводится вращением плечевого сустава, кисть зависает почти неподвижно, отчего несведущие зрители не успевают заметить главный момент — когда клинок разворачивается и режет второй раз.
Я срезала ему шишак на бронзовом шлеме, а обратным движением освободила его макушку от лишних волос.
Торговцы, солдаты, носильщики, жрецы — все заревели и замахали руками. Комедия удалась. Я понадеялась, что мне хотя бы теперь удастся скрыться, но внезапно очутилась в пустоте.
Свистящих и гогочущих зрителей словно сожрали бесы. Зато надо мной возвышался тот самый роскошный всадник на рослом глянцевом жеребце. Наконечники бронзовых копий уперлись мне в грудь.
— Дай! — блистающий воин протянул открытую ладонь. В ней поместились бы две мои руки.
— Дай ему свой меч! — шепотом подсказали сзади. — Ты оглохла? Отдай свой меч!
Я взвесила силы. В меня целились из четырех арбалетов. Только что я совершила преступление против империи, а этот суровый человек, вне сомнения, был здесь крупным начальником.
Я поцеловала меч и протянула его, рукоятью вперед. Человек в блестящих доспехах с интересом провел пальцем по лезвию, показал окружающим кровь на пальце. Его подчиненные вежливо заохали.
— Откуда ты родом? — спросил всадник. Он говорил, не напрягаясь, но его голос походил на рев океанской волны. Он согнул мой меч, отпустил, помахал им, поцокал языком. Было очевидно, что такое оружие он держит впервые.
Я назвалась, но так и не сумела перевести на язык империи мое имя.
— Диадарх приказывает тебе обнажить голову!
Даже без любимого меча я легко бы убила этого хама и еще пятерых из его свиты. Или даже шестерых. Остальные десять разорвали бы меня на части.
Поэтому я вновь решила не прерывать медитации и подчинилась.
В ответ военачальник тоже снял шлем. Плюмаж из павлиньих перьев подмел козье дерьмо в дорожной пыли. Он смотрел на меня, не моргая, точно лик Вишну, нарисованный на глиняной ступе. Нет, пожалуй, его черты выглядели даже грубее.
— Отдай мой меч, — попросила я.
— Диадарх приказывает тебе явиться в цитадель после вечерней жертвы Гефесту. Если хочешь получить назад свой меч, назовешь себя у западного входа.
Диадарх развернул коня, едва не затоптав меня, свита кинулась следом. Боги не наградили хозяина Александрии ни красотой, ни умом. Однако от него исходил настолько сильный запах власти, запах истинно мужской воли, что я не посмела перечить.
— Кто этот задавака? — спросила я притихших лавочников.
— Задавака? Ты кого так назвала? — развеселились торгаши. — Это же сам наместник Леонид! Спаси тебя Гера от его гнева.
— Ваш наместник для меня не хозяин, — задиристо объявила я.