Вначале робко, а затем все смелее из душных низких комнат повалили женщины. Большинство — молодые, но попадались и настоящие атаманши, как я себе их представляю. Одеты все были разношерстно, почти как на улицах Петербурга. Меня удивило, что многие свободно общались по те-ле-фо-ну.
— Ни хрена себе! Это что, революция? Кто бомбу кинул?
— Слыхали, собаки тявкают! Никак в четвертом блоке кто-то ноги сделал!
— Ща, сделаешь тут… Эй, а вертухайки где? Куды все подевались?
— Ой, девочки, гля, какая фря! Ой, а какие у нас столовые приборы! — Крепкая, коротко стриженная женщина обнажила золотые зубы. За ней, плотной группкой, выступали еще четверо, все татуированные, алчные, чем-то похожие на шакалов.
— Домина, эти пятеро настроены на драку, — оповестила Кеа. — И я советовала бы перевертышу сменить облик. Мне думается, что люди в этой форме здесь не вызывают восхищения.
Но Кой-Кой и сам догадался. Возбужденные, бурлящие женщины разом вскрикнули и подались в стороны, когда вместо охранника перед ними очутился их любимый человек с портрета. Правда, этот человек через плечо нес автомат, поэтому близко подходить к нему не спешили.
Перевертыша и Юлю оттеснили от меня; я успела им крикнуть, чтобы берегли нюхача. Мне и в голову не могло прийти, что среди несчастных заключенных я столкнусь с очередной напастью.
— Ты меня не слышишь, зая? — Из золотой пасти женщины пахнуло гнилью. — Поделись перышком, красивая, а?
— Убери руки. — Я улыбнулась гиене и ее своре как можно более приветливо. — Я пришла сюда не за тобой.
— Утиньки, какие мы страшные, — чересчур громко рассмеялась матрона, а за ней угодливо захихикали другие. Они отстали, растворились в толпе, но у меня не возникло сомнений, что скоро мы встретимся снова. Такие люди слышат только себя.
— Девочки, откуда вы такие?
— Это что, телепаты?
— Какие, на фиг, телепаты? Это гипноз, непонятно, что ли?
— Да говорю вам — это он! У меня про него книжка есть, уж я-то знаю!..
— Эй, Владимир Владимирыч, каким ветром к нам?
Собачий лай доносился все ближе. Вместе с собаками приближался низкий вибрирующий гул, затем он стих, и раздался топот кованых сапог.
— ОМОН пригнали, гниды! Усмирять будут!
— Бабуля, где ты, бабуля? — надрывалась наша рыжая колдунья. — Кто видел Маргариту Сергеевну? Эй, кто знает Маргариту Богушар?!
— Кеа, где ее бабушка?
Я крутилась среди толпы, а взъерошенные, осмелевшие пленницы все прибывали. Из соседнего коридора выволокли двух избитых, упирающихся охранниц. Раздался свист, когда их повалили в центре. Кто-то засмеялся, в ответ засмеялись другие. Я чувствовала, как это нарастает. Я всегда чувствую, когда люди пропадают по отдельности и на волю вырывается стая.
Ненавижу любые стаи. Они готовы творить любое зло, а затем растворяются, стекают под землю отдельными невинными каплями, и каждая капелька в отдельности чиста и безгрешна.
— Девочки, кто открыл двери?
— Может, война началась?
— Вот зашибись, если с финнами! Я записываюсь в плен!
— Стой, я с тобой говорю или со стенкой? — Стриженая женщина с наглыми глазами снова заступила мне дорогу. Ее подруги разошлись полукругом, кривляясь и угрожающе потирая кулаки.
— Ух, какие титечки! — Рыхлая желтолицая корова попыталась сжать мою грудь.
Я вывернула ей большой палец и вдобавок сломала кисть.
— Домина, я здесь! — Перевертыш пытался вырваться из плотного окружения. Его не били, на него не ругались, его молча пытались потрогать.
— Кой-Кой, я справлюсь. Охраняй нюхача.
Желтая толстуха выла, обнимая сломанную руку.
Ее обходили стороной. Очевидно, здесь привыкли к потасовкам.
— Женщина-гроза, не удивляйся, что тебя все толкают… Кажется, я поняла, почему никто не желает нам помочь. Они не верят, что мы пришли снаружи. Они считают, что мы такие же пленники зиндана…
Кеа была права. На меня обращали внимание, только столкнувшись вплотную. Все куда-то спешили, жадно закуривали, гремели посудой, кто-то яростно играл на ги-та-ре. Наверху, над сетью, укрывавшей двор, промелькнуло несколько шустрых фигур. Нас окружали, следовало спешить, но бабушка Юли все еще где-то мирно спала.
Поток женщин нарастал. Увидев Кой-Коя, они застывали и мешали проходить задним. Задние напирали, ругались и затевали драки. Но они вовсе не собирались бежать или устраивать бунт. Большинство из них просто обрадовались небольшому приключению, обрадовались, что можно ненадолго разбавить скуку. Кой-Кой пробивался от темницы к темнице, всюду заглядывал, Юля с корзиной спешила за ним следом. Я держала под присмотром лестницу и обе запертые двери, ведущие на волю.
— Ты гля, какой котеночек с ней! — Внимание тюремной аристократии переключилось на рыжую Юлю. Кто-то пытался заглянуть в корзину с нюхачом, кто-то пытался ухватить девушку за коленку. — Котеночек, погрей меня!
— Нет, меня сначала! Она вон какая тепленькая!
При первом взгляде на хозяйку зиндана мне сразу вспомнились девочки, примерно так же встретившие меня в школе Хрустального ручья. Это произошло невероятно давно, но ручаюсь, они до сих пор помнят тот урок. Позже мне доводилось сталкиваться с подобными наглыми матронами и убеждаться, насколько женщины порой опаснее мужчин. С мужчинами, даже с ненормальными, мне часто удавалось разойтись на узкой тропе. С женщинами — никогда.
— Юля, закрой Кеа, отойди на лестницу! — прокричала я поверх голов. К счастью, рыженькая послушалась.
— Куда это она? Я никуда никого не отпускала. — Стриженая баба выплюнула мне на ногу же-вач-ку. На ногу она, естественно, не попала, чему очень удивилась. Вероятно, раньше привыкла попадать.
Кой-Кой вырвался из окружения. Он сменил облик, превратившись в полную пожилую даму, спрятал оружие под накидку и сразу стал неинтересен обитательницам тюрьмы.
Вокруг меня выросла напряженная пустота. Юля забралась на один пролет по решетчатой лесенке, перевертыш прикрывал ее снизу. В сторонке компания молодых воровок таскала за волосы несчастных охранниц.
— Кто видел Маргариту Богушар?..
— Сейчас придет, спит она, в шестнадцатой, — пискнули в толпе.
Внезапно женщины перестали кричать. Потому что в руках своры появились ножи. Эти короткие, отвратительно заточенные куски металла сложно было назвать ножами, но испугались все. Очевидно, местная банда давно правила тут бал и определяла, кому и как надлежит жить.
— Поразительные люди. Они ищут, кого унизить, сами находясь в загоне для скота, — вполголоса заметил перевертыш. — Я трижды попадал в тюрьму. В Порте меня судила инквизиция. В Каире меня хотели бросить тиграм, но нашу семью выкупили… а в последний раз нас спас дом Саади. Мне встречались страшные убийцы, поджигатели и бунтовщики. Но никто из них не угрожал мне… Домина, мне придется их застрелить?
— Нет, — сказала я, — все будут жить.
Я сдержала слово. Когда-то мы в шутку боролись с Рахмани, и он проиграл мне три раза из восьми поединков. Я заколола всех его фантомов и трижды высекла клинком искру из его кольчуги. Он смеялся и убеждал меня, что дрался не в полную силу. После чего он пять раз подряд не позволил мне одержать верх. Точнее — это я потешила мужское самолюбие, подарив ему пять гордых побед над слабой женщиной. После пятой победы он не удержался и напал на меня, лежащую и беззащитно-открытую, без оружия…
Мать Синуок, пусть духи берегут ее в лучшем из миров, Красная волчица в семнадцатом поколении, научила меня красиво сдавать крепость достойному противнику.
— Как это называется? — Саади, рыча, распутывал мою шнуровку.
— О чем ты, воин? — Я покорно прогнула спину, надеясь, что он забудет о своем вопросе и о всех еще не заданных вопросах.
Но мой неуловимый любовник никогда не забывал о том, что могло пригодиться его мифическим Слепым старцам.