Уцелевшие лошади с ржанием кинулись вниз по склону, номады с воплями метнулись вверх, поджав лапы. От их криков у меня звенело в ушах. Те, кто не успел взлететь, сгорели заживо на земле. За Тонг-Тонга я не беспокоилась. За песчинку до плеска огня он завернул руки в плащ, подпрыгнул и повис на чашечке ближайшего цветка. Пока догорали корни, пока огонь пробирался вверх по стеблям, мой отважный слуга крепко держался, поджав ноги. Затем роща вспыхнула, Тонг-Тонг упал вниз, но внизу уже расстилался слой остывающего пепла.
Я подожгла одного из троих монахов-гончаров, и им оказался именно предсказатель. Это можно было назвать самой большой неудачей дня. Лучше бы старик остался в живых, мы подвесили бы его над костром и выяснили бы массу полезного о событиях при дворе Поднебесной. Однако нечего и удивляться, что монахи уцелели, — они профессиональные воины и всякий миг ждут нападения…
Рыхлый старик в синей сутане и деревянных сандалиях, с длинной бородой и двумя холщовыми сумками через плечо убегал, смешно задирая искрящий подол. Подошвы его сандалий тоже горели, горели борода и сумки, старик верещал, падал, вскакивал и упорно бежал вверх, в гору, а языки пламени обгоняли его с веселым гудением. Заклятие горящей земли удерживает пламя недолго, особенно если нечему гореть, тогда горит то, что волчица отрывает от себя. Пламя стелется недолго, но достигает такой температуры, что в нем плавится металл. Старика-предсказателя могли бы спасти его дружки-монахи, но никто из них не выскочил на открытое место, зная, что немедленно будет убит. Старик умирал еще долго, даже после того, как огонь впитался в землю…
Тонг-Тонг покинул пепелище поющей рощи, и крылатые бесы, тут как тут, ринулись на него. Разглядывать их мне было некогда. Я уложила двоих из арбалета, затем покинула свое спасительное убежище и достала бебут. Тонг-Тонг вращался надо мной, раскручивая саблю, не позволяя прочим хищникам приблизиться. Они каркали, шипели и рычали в вышине, как стая голодных вспугнутых стервятников, но не отваживались нападать.
Пока они думали, я вскрыла первого номада из сбитых мной и размозжила его мозг. Когда я резала его ороговевшую спину, он махнул зазубренной лапой и проткнул мне голень. Вся его хрящеватая конечность была усажена мелкими шипами.
Второго Тонг-Тонг разрубил на шесть кусков, которые тут же поползли друг к другу. Одна из лап разодрала моему невольнику плечо, но Тонг-Тонг отказался от мази. В тот момент, когда я, облепленная желчью и кровью, отыскала в грудине хищника его подлый мозг, меня окликнули по имени.
Лысый коротконогий человек висел в воздухе в сотне шагов от нас выше по склону, рядом с кучкой того, что осталось от их проводника. Он готовился в любой момент юркнуть за торчащий рядом валун. Валун когда-то треснул и оттого походил на исполинские каменные ягодицы. Подлая тварь расположилась так, что мне приходилось щуриться на Корону.
Номады спустились, сузили круги, их осталось восемь, но я бы не поручилась, что это все. К счастью, в их лапах не было метательных гранат или мешочков с ядовитыми спорами. Меня порадовало, что лысый хинец в синем балахоне нас боится, но совсем не понравилось, что он знает мое настоящее имя. В переводе с языка раджпура оно звучит одновременно сурово и нежно. Так называл меня мой проклятый любовник Рахмани…
Женщина-гроза, повторял Рахмани. Женщина-гроза.
— Хозяин вселенной и сын держащего небо могущественный Чи проведал о твоих намерениях еще до того, как тебе повезло овладеть Камнем, — круглолицый монах затрясся от смеха, но не улыбнулся. Его глаза смотрели ниже линии моих глаз, каждый миг он ждал арбалетной стрелы или тяжелой пули. — Отдай Камень, Женщина-гроза. Положи его на землю и возвращайся вниз, откуда пришла.
Он очень старался выглядеть грозным, но случайно вдохнул дым и закашлялся, сразу потеряв половину боевого настроя. У меня тоже свербило в горле, и к тому же нестерпимо воняло паленым мясом и шерстью.
— Убить его? — беззвучно спросил Тонг-Тонг.
Тонг-Тонг стоял спиной к монаху, как и положено, прикрывая мне спину, но прижимал к груди заряженный мушкет. Пока монах отвлекал нас беседой, еще три номада подбирались к нам ползком, сложив крылья, приняв расцветку земли. И где-то за пределами видимости залегли другие хинцы. Не мог же бритоголовый один командовать стаей…
Мы не могли удрать. К сожалению, наши лошади испугались схватки и запаха крови. Они вырвались и ускакали, хотя трудно ускакать далеко там, где местность изрезана каменистыми оврагами и оползнями. Мой аргамак метался в клочьях дыма и жалобно ржал, боясь возвращаться к пропахшей кровью хозяйке. Одну из лошадей крылатые прикончили, я слышала, как за валунами они пьют ее кровь. Несмотря на весь разум летучих кадавров, запах свежатины отбивал в них способность к организованной травле. Потом я расслышала голос второго синего гончара, притаившегося за камнями. Я не понимала его мяукающую речь, но понимала, что посланец императора надрывается, понуждая крылатых бесов взлететь.
Им было от чего намочить штаны. Все пошло не так, как они запланировали. Они сгубили дорогостоящего предсказателя, без которого не смогут контролировать будущее, они потеряли уже половину своего летучего войска, а Камень даже не приблизился. Нерадивых исполнителей в Поднебесной привязывают в яме к растущим побегам бамбука, а потом вокруг ямы собирается знать и наблюдает, как бамбук растет сквозь тело. Хинцы умеют развлекаться.
— Убей его! — приказала я знаком, поскольку рот мой был занят формулой Охотника.
Мы с Тонг-Тонгом прыгнули в стороны одновременно. Он выстрелил, а я выплюнула формулу в сторону ближайшей цветочной рощицы, в которой прятался еще один номад. Он полагал, что, приняв окраску зеленых колючек, стал для меня невидимым. Рощица состояла из корявых стволов, что упорно цеплялись за каменистую почву, противостоя зимним ураганным ветрам. Крылатый бес отцепился от шершавых стволов и ринулся мне навстречу, как и висел, вниз головой. Этот скорее походил не на стрекозу, а на огромного шмеля, потому что из веретенообразной безглазой головы в грудь мне нацелился острый костяной хоботок, не меньше двух локтей в длину.
Тонг-Тонг промахнулся — этого следовало ожидать. Тот, в которого он целил, на самом деле находился десятью шагами левее, а вместо себя посылал фантом. Известный трюк, подвластный многим из посвященных; Рахмани тоже умеет так делать, и я бы научилась, будь у меня толика его усидчивости. Но мне никогда не хватало времени на их глупые медитации.
Зато у меня хватило времени во время странствий через хребет Хангай, чтобы постигать искусство драки у торгутов, обороняющих свои земли от Убсу-Батора до Керулена. Торгуты знали толк в искусстве вызывать двойников, до их двойников хинцам далеко…
Не успев набрать скорость, напавший на меня крылатый столкнулся с летящей ему навстречу формулой. Он рухнул вниз, перевернулся у самых моих ног, и я с наслаждением переломила каблуком его ядовитый хобот. Пока он не очнулся, я вскрыла ему грудь кривым бебутом, но закончить не успела, потому что меня атаковали сзади.
Хинцы наконец поняли, что посылать своих бестолковых слуг бесполезно, что я убью их всех. Сзади и сверху, раскручивая цепь с привязанными к ней кувшинами, по воздуху шагал еще один монах. То есть он, конечно, не шагал, а летел с невероятной скоростью, ввинчиваясь в алый простор, и его синий балахон вздувался, как колокол, или как дамская юбка, какие носят при королевских дворах на Зеленой улыбке…
Тонг-Тонг выстрелил вторично и успел распластаться за миг до того, как ему в живот воткнулись заточенные звездочки. Они прожужжали, как стайка свирепых ос. Коротконогий монах захохотал и снова передвинулся в сторону, оставив вместо себя двоих двойников с саблями. Двойники быстро поплыли вперед, размахивая оружием, но Тонг-Тонга им провести не удалось. Он вскочил и сразу ринулся правее, выбрав верную мишень. Тонг-Тонг на бегу выпустил две стрелы, саблей перерубил пополам номада, имевшего глупость снизиться, а затем побежал, обеими руками раскручивая лески с крючками. Монах оставлял свои смеющиеся повторения и отскакивал; он прыгал, как легкий ребенок, ухитряясь уворачиваться от загнутых крючков.
Я упала на спину, дважды перекатилась под защиту деревьев и дважды метнула формулы отравленных ножей. Зная подлую натуру хинцев, первый нож я метнула в монаха, шагающего ко мне по воздуху, а второй — в противоположном направлении. В летящего монаха я не попала, зато угодила прямо в пасть номаду, который ползком подбирался ко мне по растрескавшимся камням. Они всегда так поступают: один отвлекает врага, а другие подбираются со спины. Хинцу мой обман не повредил, зато номад перевернулся на спину, царапая себя по пластинчатому панцирю; нож пробил его насквозь, перебил кровеносное русло и торчал из затылка. На самом деле, никакого отравленного ножа не было и в помине, но в этом и беда хинских колдунов — они вкладывают в своих кадавров слишком много разумного. Неразумному существу нельзя внушить, что его горло пробило отравленное лезвие…