Но пусть убийца матери неизвестен, зато мы все знаем о том, что последовало за ее смертью. Уризен пожалел, что имеет детей. Он был одним из немногих, кто воспитывал своих отпрысков как Властелинов. Ведь наша раса вымирает. Мы владеем бессмертием, мы обладаем властью, но наш род постепенно угасает. К тому же мы платим за свое могущество тем, что потеряли возможность любить.
— Ах, любовь! — усмехнулась Вала.
Послышались смешки. Лувах тоже улыбнулся, но сдержанно.
— Вы похожи на стаю гиен, — негодовал Вольф. — Да на гиен, на этих пожирателей падали — сильных, отвратительных и злобных животных, чье зловоние и мерзкие повадки вызывают к ним везде негодование и презрение. Но даже они выполняют полезную функцию, чего нельзя сказать о вас.
— Да любовь, я не боюсь этого слова, хотя оно ничего не значит для вас. Ведь прошли тысячелетия с тех пор, как вы испытывали нечто подобное. Да, я уже говорил, мы узнали, что Уризен задумал погубить нас. Или, сохранив жизнь, отречься и сослать на одну из захудалых планет, лишенную «врат», в одной из своих вселенных, чтобы мы влачили свое жалкое существование там с аборигенами и никогда не смогли бы нанести ему ответный удар. Мы сбежали. Он последовал за нами и попытался убить. Нам удалось выжить, уничтожив других Властелинов и завладев их мирами.
Шли годы и мы забыли о своем родстве. Мы стали настоящими Властелинами — полными ненависти, интригующими друг против друга, завистливыми собственниками. Убийцами, не щадившими ни себя, ни людей, населявших наши миры.
— Довольно разглагольствовать, брат, — сказала Вала. — К чему ты клонишь?
Вольф вздохнул, он понапрасну тратил время и силы.
— Я хотел сказать, что Уризен, сам не зная того, вполне мог оказать нам услугу. Возможно, нам как-то удастся воскресить в себе детскую любовь, вновь вспомнить, что мы кровные братья. Жить, как подобает…
Вольф запнулся. Лица обращенные к нему напоминали лики каменных идолов. Время разгладит их черты, любовь — никогда.
Он повернулся и шагнул в правые «врата».
Глава 8
Поскользнувшись, Вольф упал на бок и покатился по гладкой стеклянной поверхности вниз с горы, на вершине которой стояли «врата». Склон по которому он мчался вниз был сухим и скользким, хотя создавал впечатление смазанного маслом. Несмотря на все старания притормозить каблуками или ладонями, он продолжал нестись вниз.
Это было похоже на спуск по льду.
Скорость все возрастала. Изогнувшись он бросил взгляд по ходу движения. Отлогий склон постепенно выравнивался, падение несколько замедлялось. Но все же он спускался со скоростью по меньшей мере триста пятьдесят миль в час, не имея возможности остановиться. Он лишь приподнял руки и голову, предохраняя их от ожога. Одежда перекрутилась и порвалась от трения, но нагрелась не сильно.
В пурпурном небе над краем горизонта показалась яркая луна — почему-то он решил, что это луна. Арка выделялась на фоне неба темно-багровым оттенком. Место не походило на дворец Властелина, он попал на другую планету. Судя по расстоянию до горизонта, эта планета была приблизительно такого же размера что и та, которую он только что покинул. И собственно говоря не было никакой уверенности, что планета — одна из тех, которые он видел с поверхности водного мира.
Уризен сыграл с ним злую шутку. Он устроил «врата» переместившие его лишь на другую планету, вращающуюся вокруг Аппирмадзума. Другие «врата» водного мира привели бы его в мир Уризена. Но могли доставить и сюда же. Теперь узнать об этом было невозможно.
Куда бы ни вел другой выход, было поздно что-либо изменить. Он беспомощно попался в западню отца, практическую западню, если смерть можно назвать практичной.
Вольф скользил пожалуй около двух миль, когда скат начал изгибаться кверху. Еще через полмили скорость замедлилась примерно до тридцати миль в час, хотя утверждать что-либо было трудно, поскольку имелись только косвенные данные. По правую сторону вдали виднелись причудливые деревья. Но не зная их высоты и расстояния до них, он не мог точно определить скорость скольжения.
Еще несколько минут спустя склон резко оборвался, и Вольф вылетел за край уступа не сдержав крика. Он падал в пропасть. Под ним в сорока-пятидесяти футах катила воды река. Противоположный берег был примерно в ста футах, образовывая отвесную стену из того же стекловидного материала, по которому он катился от самых «врат».
Вольф падал в каньон, дергая ногами и пытаясь сохранить вертикальное положение. До реки оказалось не так далеко, как он думал и, ударившись ногами, он погрузился в холодную воду. По инерции он ушел на глубину, потом выплыл. Течение быстро потащило его между стенами ущелья к изгибу. Перед тем как течение унесло его за изгиб реки, он успел заметить, что в воду упал еще один Властелин, третий взмыл над обрывом. Вскоре стены ущелья расступились и река расширилась, начались пороги, камни к счастью были ровные и гладкие — очевидно из того же стекловидного материала, поэтому он отделался несколькими ушибами. После порогов течение замедлилось. Вольф поплыл к берегу, полого поднимавшемуся из воды. Но выбраться из воды не смог, потому что все время соскальзывал по гладкой поверхности.
Не оставалось ничего другого, как плыть вдоль берега дальше и надеяться, что рано или поздно объявится место, где удастся выйти из воды. Одежда, нож, лук и лучемет тянули его вниз. Вольф понимал, что нужно избавиться от груза, но откладывал это до последнего. Все же усталость одолевала, и он бросил лук и колчан со стрелами, еще через некоторое время отстегнул пояс с кобурой и ножнами, а лучемет и нож засунул в брюки. Еще немного спустя освободился и от ножа.
Время от времени он оглядывался, различая вверх по течению восемь голов. Пока что все выжили, но если и дальше берега останутся неприступными, то всем будет конец.
Утонут пожалуй все, кроме может быть Теориона, который продержится в воде дольше любого из них, даже с одним полуотросшим ластом.
Именно тогда Вольфа осенило. Он поплыл против течения, пока не оказался рядом с Лувахом, Валой и Тармасом. Приблизившись, он крикнул им, чтобы они тоже плыли против течения, если хотят спастись.
Наконец появилась огромная маслянистая сине-черная туша Теориона, за ним следовали Аристон, Энион и Ринтрах. Больше всех похвалявшийся, однако вошедший во «врата» последним, был Паламброн. Лицо его было бледным, он тяжело дышал.
— Спаси меня, брат! — крикнул он. — Я больше не могу, я умираю.
— Побереги дыхание, — отозвался Вольф.
Он обратился к Теориону:
— Ты нам нужен, брат. Именно ты, некогда презираемый нами, можешь нам помочь. Без тебя мы все утонем.
Теорион ухмыльнулся, плывя против течения с легкостью.
— Чего ради вам помогать? — Ведь всем плевать на меня, вас тошнит от одного моего вида, не так ли?
— Ты никогда не был мне безразличен, — возразил Вольф. — Я никогда не говорил, что меня тошнит от твоего вида. Именно я настоял на том, чтобы ты отправился с нами. Потому что предвидел день, когда мы будем нуждаться в твоей помощи. Взгляни на свое тело: ты можешь сделать многое, что нам не под силу. По иронии судьбы Уризен, устроивший нам эту ловушку видно не учел того, что сам превратил тебя в морское чудовище, способное выжить при таких обстоятельствах. Поступив неразумно, он предоставил в твоем лице средство к спасению.
Учитывая ситуацию, речь была длинновата, и Вольф запыхался. Тем не менее, следовало похвалить Теориона, ведь тому ничего не стоит бросить их умирать, да еще посмеяться, когда они пойдут ко дну.