— Зачем тебе это нужно, Катарина, зачем?! — воскликнул он. — Или я и так не был перед тобой на коленях всегда?
Потрясение отразилось на лице Катарины дель Грасси, ее тело сотрясла неудержимая стремительная дрожь. Она вскочила с трона, сжимая руки, и в глазах ее загорелось бешенство существа, до этого момента не терпевшего поражений никогда.
— Стоять: — крикнула она уже двинувшимся телохранителям. Те застыли, не спуская с нее глаз.
Мгновение спустя что-то словно толкнуло принцессу изнутри. Она вздрогнула всем телом, опустила голову и спряталась за длинными темными прядями волос, убранных в прическу, но спереди ниспадающих аккуратной волной.
В зале снова наступила тишина. Телохранители обменялись взглядами и знаками, означающими, что согласно приказу Лагера они атакуют, не дожидаясь знака инфанты. Но пока что стояли, замерев: они слишком боялись ошибиться.
Даниэль стоял, с трудом дыша, еще не вполне оправившись после нанесенного удара, но выдержавший Силу принцессы, повелевающую ему, и сам едва начинающий понимать, какая власть была только что обращена против него.
Принцесса выпрямилась и посмотрела в его глаза.
— Даниэль… — Ее живое лицо сделалось до боли знакомым, едва заметно искаженным чем-то, что раньше он считал Любовью; в ее взгляде сплелись изумленное восхищение и угасающая боль. — Я хочу, чтобы ты понял… — Принцесса искала и мучительно не могла найти подходящих слов, и Нож, и Даниэль поняли это, в то время как остальные всматривались в нее, ожидая любого из установленных сигналов.
— Даниэль, — внезапно став непроницаемой снова, принцесса тряхнула головой, будто отгоняя навязчивую мысль, и ответила голосом, полным уверенной, непоколебимой скуки, — разумеется, это я убила и твоего отца, и твою мать, и сейчас прикажу убить тебя.
Тишина сделалась ослепительной.
«Сейчас он ударит».
«Живым, Нож, я хочу живым!..»
Убийца стоял у него за спиной и был готов атаковать в любой момент; но Тьма, пришедшая в тронный зал, была быстрее самого быстрого клинка. Она взметнулась вокруг Даниэля, скрывая его, и неуловимо быстрый удар основанием кинжала — на оглушение — ушел в пустоту.
Даниэль, не осознавая, что уже скрыт, в этот момент все вложил в один отчаянный, яростный рывок — но не вперед, к Катарине, а в сторону, слетая с тронного возвышения на пол и тут же вскакивая, не обращая внимания на пронзившую ноги боль, бросаясь к окну.
Нож, различающий впереди себя прозрачную, едва видимую тень, метнулся вперед и настиг его, когда он поднялся и бросился прямо на разноцветное стекло; Катарина, сообразившая, что собирается делать Даниэль, выкрикнула стремительное заклинание, которое на краткое время должно было сделать и без того крепкое стекло нерушимым, как камень, и тем самым помешать Даниэлю бежать.
Тьма поняла это. Она выпрямила руки Даниэля и заставила его ударить кинжалом прямо в разноцветный узор.
Осколки брызнули во все стороны; Нож успел полоснуть Даниэля лезвием по спине, когда тот вплывал в разверзающуюся за окном высоту, — и только.
Катарина, бледная, но решительная и собранная, вскочила с трона и замерла, вслушиваясь в звучание окружающего Дворец эфира; она почувствовала краткое слово Даниэля, которым тот активировал заклятие полета на своем кольце, и, жестом приказав телохранителям замереть, бессильно стиснула руки, чувствуя, как юноша растворяется в ночной темноте и как одно за другим все природные и магические чувства перестают показывать его.
— Догнать его? — спросил Нож.
«Как ты сможешь его найти?! Ну, черт с тобой, чувствительный мой, попробуй!» — махнув рукой, Катарина торопливым заклинанием восстановила разбитое узорное окно и твердо решила, что как только она станет императрицей, все стекла Дворца будут разрушаться лишь по ее приказу. И стены тоже.
Затем она привела в порядок себя и, глубоко вздохнув, успокаиваясь, сказала, усаживаясь на трон:
— Спокойнее, ребята. Что было, то прошло. Больше он нас не побеспокоит… Так, Лагер, минуты через две пускай герольдов. Пора уже, пора…
Далее она поднесла к лицу кольцо и тихим голосом начала отдавать краткие решительные приказы, перепроверяя, как были выполнены все предыдущие.
Капитан отряда из двенадцати гвардейцев, по приказу Катарины прочесывающего окраины, заметил бродягу, прячущегося в тени огромной мусорной бочки, когда тот высунул лицо, рассматривая улицу; их глаза встретились, и по коже капитана прошел мороз, потому что он узнал бродягу в лицо.