— Вы переправитесь через Тигр вот здесь, севернее Багдада, и это уже будет настоящее Междуречье, — продолжил Белкин. — Конечный пункт маршрута Шат-эль-Айят. А затем вернетесь в Багдад и оттуда уже в Москву самолетом.
Они начали отмечать на карте пункты стоянок, сверяясь с дневниками 1915 года (это были ксерокопии, подлинники, видимо, хранились в фондах). То и дело сверялись с новейшей картой автомобильных дорог Ирака. Катя терпеливо наблюдала за их работой. Час тек за часом. За окном давно уже наступил вечер. Зажглись фонари на Большой Пироговке. Мещерский и Белкин, что называется, здорово увлеклись. Наконец Белкин разогнул затекшую поясницу.
— Посольствам обеих стран нужен точный и подробный маршрут экспедиции. Там необходимо разрешение военных, а также визовой и пограничной службы. Сделаем завтра на компьютере распечатки и приложим к нашей документации и материалам Министерства иностранных дел.
— Вы так хорошо знакомы с Ираком, Валентин, — Катя воспользовалась их усталой паузой. — Бывали там?
— Проработал два полевых археологических сезона как раз вот в этом районе на берегах Диалы. А потом под самый Новый год пришлось спешно сворачиваться. Начались налеты американцев. Там как раз нефтеперерабатывающий завод сейчас, мишень. — Белкин выпрямился перед Катей. Она снова отметила про себя: военная выправка хранителя археологической экспозиции — это что-нибудь да означает...
— Мне казалось, ваш институт, такое известное в Москве научное учреждение, связано, в первую очередь, с изучением экономики, внешней политики. Никак не предполагала, что такое серьезное внимание уделяется здесь и археологическим исследованиям.
— Все необходимо изучать в комплексе, — улыбнулся Белкин. — Экономика, политика... Междуречье, — он крепко наступил ногой на карту, — это семь тысяч лет истории человеческой цивилизации. Политики сейчас заняты развязкой иракского кризиса. Без учета многотысячелетней истории народа, компактно проживавшего в одной речной долине и ее окрестностях между Тигром и Евфратом, никакой кризис развязать не удастся. Время, Екатерина, — категория постоянная. Вне его ничего не существует. В том числе и ситуационного, и политического анализа. Время и история порой подсказывают парадоксальные параллели.
— И какие-нибудь археологические удачи во время ваших сезонов вам сопутствовали? — с любопытством осведомилась Катя.
— Наша гордость из последних поступлений коллекции. Не могу не похвастаться, потому что лично так сказать, причастен к находке. — Белкин повел их в первый зал к стенду. — Две клинописные таблички на аккадском языке. Им более трех тысяч лет. Текст дешифрован. Это один из последних указов ассирийского царя Тукульти-Нинурты, низложенного военными и отрекшегося от власти. Примечательно, что уже после отказа от трона он, как свидетельствует текст указа, пытался сохранить за собой царский титул, продолжая именовать себя «могучий царь Ассирии, царь Кар-Дуниаша, царь Шуммера и Аккада, царь Верхнего и Нижнего моря, царь гор и широких степей, царь, слушающий своих богов и принимающий дань четырех стран света». Это был ассирийский король Лир. В конце концов двор и военная знать объявили его сумасшедшим. Неадекватным, — Белкин слегка усмехнулся.
— А это что такое? — спросила Катя, кивая на соседствующие с клинописными табличками каменные столбики. Их на витрине было очень много.
— Каменные печати, — ответил Белкин. — Очень распространенный артефакт. Их чаще всего и находят даже археологи-дилетанты вместе с монетами нововавилонского периода. У нас их тут внушительная коллекция.
Тут у него сработал пейджер. Мещерский глянул на часы — ух ты, время как незаметно пролетело! Без малого девять.
— Извините, что так припозднились, — сказал он. — Но без вашей помощи вряд ли бы я тут так быстро разобрался. Значит, Валентин, жду вашего звонка. Как только будут подготовлены документы для посольств. Ну, нам пора. Очень было интересно и приятно с вами познакомиться.
— Взаимно, — Белкин улыбнулся. — Я вас провожу, идемте.
Они вышли в вестибюль. Институт уже опустел. Но на вахте у телефона Катя увидела двух военных — судя по погонам, полковника и капитана. Белкин приветливо помахал им рукой. И начал торопливо прощаться с Катей и Мещерским. Видимо, рабочий день его еще не был закончен.
— Да, ну и местечко, — шепнула Катя, когда они вышли за кованые чугунные ворота на стоянку к машине. — Надо же, хранителя музея в один и тот же день посещают закоперщики военно-исторического похода, клипмейкеры рекламы мужской парфюмерии и военные чины.
— У института обширные связи. А я зверски устал, Катюша.
— Ты узнал про видео и про кассеты? Чьи они? Ты Белкина об этом спрашивал?
Мещерский отрицательно покачал головой. Лицо его потемнело.
— А этот тип — Риверс? Что ты так на него смотрел? Это даже неприлично.
— Я... Мы встречались. Я его узнал. И он меня тоже. Это именно с ним я тогда столкнулся в коридоре, понимаешь? Еще спросил у него, как попасть в музей, — Мещерский говорил словно нехотя. — Он выходил оттуда. Кроме него, в залах никого не могло быть.
Катя вздохнула. Что-то больно Серега мямлит... Странно, как эти стены негативно действуют на него. Словно он до сих пор боится увидеть здесь что-то... А потом ей вдруг пришло в голову: Мещерский сейчас уверен, что в ту минуту, когда навстречу ему попался Риверс, в залах музея никого больше не было. Ведь он видел, что все три зала пусты. Но та неприметная дверь в кабинет хранителя... Ведь туда он не заглядывал. Даже не подозревал о его существовании.
Глава 6
ПОД ДОЖДЕМ
— Это никогда не кончится.
Судмедэксперт Евгений Грачкин с трудом разогнулся. Они с Колосовым стояли на дне глубокой канавы. Оба в резиновых сапогах, которые почти по щиколотку тонули в раскисшей глине. Никита был в старой кожаной куртке, она почти насквозь промокла. Грачкин — во взятой у отца-отставника напрокат офицерской плащ-палатке, ветхой, потрескавшейся от древности. Шел частый дождь. Канава наполнялась ржавой мутной водой.
Их вызвали сюда, на место происшествия, утром. Дежурный сообщил: в районе новостроек у водоканала — еще одна находка. Обнаружена рабочим-экскаваторщиком. Следователь прокуратуры уже поставлен в известность.
Когда они прибыли, дождь еще не начинался. Он пошел позже, помешав эксперту-криминалисту как следует заснять все на видеопленку. Место было диким, необустроенным. Пока. Но в самом ближайшем будущем здесь, на берегу канала, планировалось возвести новый торговый комплекс. Мимо пролегала оживленнейшая автострада. Был и автомобильно-железнодорожный двухъярусный мост через канал, по которому неслись машины, грохотали электрички и товарняки.
На территории стройки с утра работал только экскаватор — подготавливались траншеи для осушения почвы. На одном из участков, зачерпнув ковшом пробу глины, экскаватор внезапно заглох. Водитель выскочил из кабины. Этот странный предмет, зацепившийся за железный выступ ковша...
Колосов и Грачкин уже осмотрели этот предмет — скелетированные отчлененные кисти, скованные наручниками. Ржавая их цепь зацепилась за ковш, свешиваясь вниз жуткой гирляндой.
При осмотре было установлено, что стройплощадку и автостраду разделял крутой откос. Тому, кто ехал по шоссе, люди, копошившиеся на берегу канала, казались карликами.
— Срок давности — около трех месяцев, — хмуро известил Грачкин, изучая останки. — Конец февраля, тогда еще снег здесь лежал. В оттепель начал таять. Если предположить, что останки выбросили, как и в прежних случаях, на обочину, вешние воды вполне могли отнести их вниз по откосу сюда. Колосов не ослышался. Грачкин сказал «вешние воды»... Никита подставил ладонь под дождь. Холодная вода текла меж пальцев.
Внешний вид останков был таким, что какие-либо выводы, по словам патологоанатома, были невозможны. Прошло около трех месяцев — тлен взял свое. Кожные покровы... Впрочем, их уже почти не сохранилось, остались лишь хрупкие, выбеленные дождем кости. Ржа изуродовала и наручники. Их осматривали очень тщательно: стандартные, видимо, импортного производства, с защелкивающимся запором, еще достаточно крепким, чтобы по-прежнему сковывать мертвые руки, которые никому уже не принадлежали. — Это никогда не кончится, — безнадежно повторил Грачкин. — Четвертая пара рук и ни одного трупа. Давай выбираться, что ли, из этой хляби. А то промокнем к свиньям.