Диэнек разделил отряд на две группы: одна из пяти человек под командованием Полиника, другая, из шести, под его собственным. Каждой предстояло самостоятельно взобраться на скалу, пройти через Каллидром и встретиться под Трахинскими скалами. Это увеличивало вероятность, что хоть одна группа дойдет до цели, если другая попадет в засаду.
Когда все вооружились и были готовы выступить, то предстали перед Леонидом. Царь поговорил с нами сам. Никого из военачальников при этом разговоре не было – ни союзнических, ни даже спартанских. Поднялся холодный ветер. В небе над Эвбеей загромыхало. Над головой грозно темнели горы; сквозь клочья изорванного ветром тумана проглядывала луна, отчасти закутанная в саван облаков.
Леонид предложил уходящим воинам вино из личного запаса и налил его в собственную простую чашу. Он обратился к каждому, включая оруженосцев, не по имени, а по прозвищу. К Дориону он обратился «3айчишка», как того звали в детстве. Дектона назвал не Петухом, а Кочетком и погладил по плечу.
– Я подготовил документы о твоем освобождении, сообщил царь илоту.– Сегодня ночью они будут в мешке,у курьера. Они дадут полноправие тебе и твоей семье и освободят твоего малолетнего сына.
Имелся в виду младенец, которому спасла жизнь госпожа Арета перед криптеей в ту ночь,– ребенок, который по лакедемонским законам сделал Диэнека отцом живого сына и таким образом позволил включить моего хозяина в число Трехсот.
Младенец, чья жизнь принесла смерть Диэнеку, а через него также Александру и Самоубийце. И мне.
– Если хочешь,– в свете рвущегося на ветру костра Леонид посмотрел Петуху в глаза,– можешь заменить имя Идотихид, которым теперь зовут ребенка. Это спартанское имя, а мы знаем, что ты не очень-то жалуешь наше племя.
Идотихидом, как Великий Царь, может быть, помнит, звали отца Петуха, Аретиного брата, погибшего в бою много лет назад. В ту ночь на мясницком дворе позади трапезной госпожа настояла, чтобы младенцу дали это имя.
– Ты волен дать своему сыну мессенийское имя,– продолжал Леонид,– но только назови его сейчас, прежде чем я запечатаю и отправлю свиток.
На наших работах и нарядах в Лакедемоне я много раз видел, как Петуха пороли. Но никогда прежде я не видел, чтобы его глаза наполнились слезами.
– Меня гложет стыд, господин,– сказал он Леониду, за то, что я добился этой милости вымогательством. Петух выпрямился перед царем и объявил, что имя Идотихид – благородное имя и его сын с гордостью будет носить его.
Царь кивнул и по-отечески тепло положил руку Дектону на плечо.
– Возвращайся живым в эту ночь, Кочеток. А утром я отошлю тебя в безопасное место.
Прежде чем группа Диэнека взобралась на несколько стадиев над Альпенами, начали падать крупные капли дождя. Пологий склон горы состоял из известняка, и, когда на нее обрушился ливень, по поверхности поползла жижа.
Сферей на последнем подъеме вышел вперед, но вскоре стало ясно, что в темноте он сбился с пути. Мы сошли с главной тропы и оказались в запутанной сети козьих троп, испещрявших крутой склон. Воины на ощупь брели во мраке. По очереди каждый занимал место впереди, отдав щит и оружие другим. Ни на ком не было шлема, только войлочные подшлемники. Они промокли и набухли, и, поскольку полей у подшлемников не было, глаза заливало каскадами воды. Мы карабкались как могли, мы распластались на склоне, вытянувшись от пальцев ног до кончиков пальцев рук и прижимаясь щекой к скользкой поверхности. В темноте нас хлестали ледяные потоки дождя и убийственные потоки грязи и камней, катящихся с вершины.
Мою раненую ногу жгло, словно сквозь нее просунули раскаленную кочергу, которая плавилась в ране. Каждое усилие вызывало такую боль, что я чуть не терял сознание. Диэнек двигался с еще большим трудом. Его старая рана, полученная еще при Ахиллеоне, не давала ему поднять левую руку выше плеча; правая ступня не сгибалась. В довершение глазница выбитого глаза снова начала кровоточить, дождевая вода смешивалась с темной кровью и текла по бороде на кожаный боевой пояс. Диэнек покосился на Самоубийцу, который с простреленными обоими плечами полз, как змея, прижимая руки к бокам и извиваясь всем телом, по покрытому грязью, ненадежному склону.
– Клянусь богами,– пробормотал мой хозяин,– ну и видок у нас!
До первого гребня группа добралась через час. Теперь мы были над туманом, дождь прекратился, и ночь разом стала ясной, ветреной и холодной. В тысяче футов под нами бушевало море, покрытое толщей густого тумана, чьи ватные гребни сияли под луной ослепительной белизной. До полнолуния оставалась лишь одна ночь. Вдруг Сферей сделал знак замереть, и все притаились, упав на землю. Разбойник указал рукой куда-то через пропасть.
На противоположном хребте в двух стадиях от нас можно было различить трон Великого Царя, тот самый, с которого он два дня наблюдал за сражением. Слуги разбирали платформу и навес.
– Они собирают вещи. 3ачем?
– Возможно, им хватило. Уходят домой.
Группа быстро скользнула с вершины в затененную расселину, где нас не было видно. Все насквозь промокли. Я выжал повязку на глазу моего хозяина и снова вернул ее на место.
– Похоже, с кровью вытекают и мои мозги,– сказал он. – Не могу придумать другого объяснения, зачем я отправился на это долбаное задание.
Он велел всем выпить еще вина, чтобы согреться и заглушить боль от ран. Самоубийца продолжал вглядываться в противоположный склон, где слуги разбирали театральную ложу своего господина.
– Ксеркс думает, что завтра конец. Бьюсь об заклад: на рассвете мы увидим его в Теснине – на коне, предвкушающего близкий триумф.
Горная седловина была широкой и ровной. Во главе со Сфереем мы целый. час быстро шли звериными тропами, что петляли среди зарослей сумаха и кипрея. Теперь тропа ушла от моря, и оно скрылось из виду. Мы пересекли еще две гряды, потом наткнулись на горный ручей, один из множества впадавших в Асоп. По крайней мере, так предположил наш проводник. Диэнек коснулся моего плеча и показал на вершину на севере:
– Это Оита. Там умер Геракл.
– Думаешь, он поможет нам сегодня ночью?
Мы дошли до лесистого склона, где приходилось, карабкаться рука об руку. Вдруг из зарослей наверху раздался быстрый треск. Что-то невидимое метнулось вперед. Все руки схватились за оружие.
– Люди?
Шум наверху быстро удалялся. – Олени. Спустя миг животные находились всего в сотне футов от нас. Тишина. Только ветер рвал вершины деревьев над нами.
Почему-то эта случайная встреча сильно всех ободрила. Александр устремился в чащу. В оленьем убежище, где бок о бок лежало стадо, земля была сухой и утоптанной. – Пощупайте траву. Она еще теплая. Сферей приготовился помочиться.
– Не надо,– слегка толкнул его Александр.– А то олени никогда не вернутся на это лежбище.
– А тебе-то что?
– Мочись ниже по склону,– приказал Диэнек.
Как ни странно это звучит, эти уютные заросли напомнили домашний очаг, пристанище. Чувствовался олений запах, особый аромат их шкур. Никто из нас не говорил, но каждый, я готов поспорить, думал об одном: как хорошо было бы прямо сейчас улечься здесь, как олени, и закрыть глаза. Позволить всем страхам покинуть тело. Хотя бы на мгновение забыть обо всех ужасах.
– Здесь хорошая охота,– заметил я.– Мы шли по кабаньей тропе. Бьюсь об заклад, здесь водятся медведи и даже львы.
Диэнек быстро взглянул на Александра:
– Мы здесь еще поохотимся. Этой осенью. Что скажешь?
Изувеченное лицо юноши сложилось в усмешку.
– Возьмем тебя с собой, Петух,– предложил Диэнек. Проведем здесь недельку и сделаем так, чтобы она запомнилась. Никаких лошадей и загонщиков, лишь по две собаки на каждого. Поохотимся недельку и вернемся в львиных шкурах, как Геракл. Пригласим и нашего милого друга Полиника.
Петух посмотрел на Диэнека, как на сумасшедшего. Потом на его лице появилась робкая улыбка.