3а вереницей раненых ступали уцелевшие, неся себя без стыда и чувства вины, но с тем молчаливым благоговением и благодарностью, о которой говорил Леонид на собрании после сражения при Антирионе. То, что эти воины еще могли дышать, было не их собственной заслугой, и они понимали это. Они оказались не более отважными, чем павшие; им просто повезло. Это понимание с поэтическим красноречием выражалось в усталости, начертанной на их лицах.
– Надеюсь, мы выглядим не так паршиво, как вы, пробурчал Диэнек проходящему мимо флиунтскому командиру.
– Хуже, братцы.
Кто-то поджег купальни и загородки вокруг источников. Воздух был неподвижен, и сырое дерево горело едко и тускло. Дым и смрад от этого пламени добавил к печальному зрелищу свои безрадостные краски. Колонна воинов выходила из дыма и снова заходила в него. Люди бросали в огонь обрывки своих опустошённых мешков, окровавленные плащи и хитоны, использованные мешки и прочее тряпье – все, что могло гореть. Казалось, отходящие союзники не хотят оставить врагу ни клочка. Они облегчали свой груз и шли дальше.
Проходя мимо, люди протягивали руки к спартанцам, желая прикоснуться к ним. Один коринфский воин отдал Полинику свое копье. Другой протянул Диэнеку свой меч. – Устройте им баню, братцы.
Проходя мимо источника, мы наткнулись на Петуха. Он тоже уходил. Диэнек догнал его и остановил, чтобы пожать руку. Никакого стыда не отразилось на лице Петуха. Очевидно, он чувствовал, что выполнил свой долг с лихвой, и свобода, дарованная ему Леонидом, была в его глазах тем правом, в котором всю жизнь ему отказывали и которое теперь, с большим запозданием, он честно и достойно отвоевал. Отвоевал собственными руками. Петух сжал руку Диэнека и пообещал по возвращении в Лакедемон поговорить с Агатой и Паралеей. Он сообщит им, с какой доблестью сражались Александр и Олимпий и с какой честью они пали. Он сообщит обо всем также и госпоже Арете.
– Если можно,– попросил Петух,– я бы хотел воздать честь Александру, прежде чем уйду.
Диэнек поблагодарил его и рассказал, где находится могила. К моему удивлению, Полиник тоже протянул Петуху руку.
– Боги любят ублюдков,– молвил он.
Петух сообщил нам, что Леонид с почетом даровал свободу всем илотам в войске. Мы увидели дюжину их, идущих среди тегейских воинов.
– Леонид также освободил оруженосцев,– объявил Петух,– и всех иностранцев, служивших в войске.– Он обратился к моему хозяину: – Это также касается Самоубийцы и Ксео.
А позади Петуха все шли и шли, уходя, союзники.
– Ты удержишь его здесь, Диэнек? – спросил Петух.
Он имел в виду меня.
Мой хозяин, не глядя в мою сторону, ответил Петуху:
– Я никогда не принуждал Ксео. Не принуждаю и теперь.
Он замолчал и повернулся ко мне. Солнце полностью взошло. На востоке, у Стены, послышались трубы.
– Один из нас,– сказал Диэнек,– должен выкарабкаться из этой дыры живым.
Он приказал мне уйти вместе с Петухом.
Я отказался.
– У тебя жена и дети! – Петух схватил меня за плечи и страстно указал в сторону Диэнека и Полиника.– Это их город, не твой. Ты им ничего не должен.
Я сказал ему, что принял решение много лет назад.
– Видишь? – обратился Диэнек к Петуху, указывая на меня.– Он никогда не обладал здравым смыслом.
Позади, на Стене, мы увидели Дифирамба. Его феспийцы отвергли приказ Леонида. Все до единого они с презрением отказались отступить и настояли на своем праве остаться вместе со спартанцами и умереть вместе с ними. Феспийцев осталось около двухсот. И ни один из их оруженосцев тоже не ушел. Целых восемьдесят из освобожденных спартанских оруженосцев и илотов решили остаться. Предсказатель Мегистий также пренебрег своим правом уйти. Из первоначальных Трехсот Равных ушли только двое. Этими двумя были Аристодем, бывший посол в Афины и на Родос, и Эврит, победитель по борьбе. Оба от воспаления глаз ничего не могли видеть, и их переправили в Альпены. Каталогос – список личного состава – уцелевших, вышедших к Стене, составлял чуть более пятисот.
Что касается Самоубийцы, то мой хозяин, прежде чем отправиться хоронить Александра, велел ему оставаться у Стены на носилках. Очевидно, Диэнек предвидел освобождение оруженосцев и приказал отнести Самоубийцу от колонны в безопасное место. Теперь скиф стоял на ногах и мерзко скалился навстречу вернувшемуся хозяину. Он облачился в металлический боевой пояс и нагрудник, опоясав бедра полотном и кожаными ремнями, снятыми с вьючных лошадей.
– Я не могу срать,– проговорил он,– но, клянусь демонами преисподней, я еще могу сражаться.
Весь следующий час войска перестраивались. Строй должен иметь достаточную глубину и ширину. Кроме того, предстояло составить отряды и назначить командиров. У спартанцев оруженосцы и илоты просто влились в эномотии Равных, которым они служили. Больше им не сражаться во вспомогательных войсках, теперь они, закованные в бронзу, встанут в фалангу. Недостатка в доспехах не было, недоставало лишь оружия – так много его поломалось и иззубрилось. Сложили две кучи запасных мечей и копий – одну у Стены, а вторую на стадий дальше, на полпути к маленькому частично укрепленному холмику, самому естественному месту для осажденных сил, чтобы сообща держаться до конца. Кучи получились небольшие – лишь воткнутые клинком в землю мечи да втиснутые рядом копья шипом вниз.
Леонид созвал всех. Собрались без большого шума – так мало воинов оставалось. Сам лагерь показался вдруг шире и вместительнее. Что касается «танцевальной площадки» перед Стеной, ее песчаный грунт все еще покрывали тысячи персидских трупов, которые враг оставил гнить на поле боя. Пережившие ночь раненые теперь стонали из последних сил, прося помощи и воды, а многие умоляли о милосердном последнем ударе. Для эллинов перспектива вновь биться на этой ниве подземного царства казалась немыслимой, человеческий разум был не в силах вынести этого.
Таково было и решение Леонида. Военачальники между собой пришли к согласию, и царь сообщил воинам, что они больше не будут сражаться вылазками из-за Стены, как в предыдущие два дня, а вместо этого оставят ее камни за спиной и выступят сомкнутым строем в самую широкую часть прохода, чтобы встретить врага там – десятки союзников против мириадов Великой Державы. Царь хотел, чтобы каждый как можно дороже продал свою жизнь.
Как только был принят порядок будущего боя, из-за Теснины раздалась труба вражеского вестника. Под флагом парламентеров четверо персидских всадников в самых пышных доспехах двинулись по ковру побоища, направляясь прямо к Стене. Леонид был ранен в обе ноги и еле ковылял. С мучительным усилием он взобрался на укрепление, с ним поднялись и войска. Все силы, что оставались на Стене, глядели вниз, на всадников.
Посланником был Птаммитех, египетский пехотинец. На этот раз его молодой сын не сопровождал его в качестве переводчика, эту функцию выполнял какой-то перс. Оба их коня и два коня вестников шарахались от трупов, лежавших под ногами. Прежде чем Птаммитех начал свою речь, Леонид прервал его.
– Ответ будет – «нет»! – крикнул он со стены.
– Вы еще не слышали предложения.
– Плевать мне на твои предложения! – с усмешкой крикнул Леонид.– Да и на тебя тоже!
Египтянин рассмеялся, как всегда, ослепительно сверкнув зубами, и натянул поводья своего шарахнувшегося в сторону коня.
– Ксерксу не нужны ваши жизни! – крикнул он. -Только ваше оружие.
Теперь рассмеялся Леонид:
– Скажи ему: пусть придет и возьмет.