Выбрать главу

Но здесь живет вся его родня, и он не намерен уезжать от нее на три тысячи миль, только, чтобы не расставаться с женщиной. И речи быть не может.

Конечно, если она переедет, другое дело...

— Она порвала одну связь и ищет теперь новую, — сообщил он. Вывертываться так вывертываться.

Тилли сложила руки на груди и одарила его долгим, мудрым взглядом. Вижу тебя насквозь, — говорил этот взгляд, — и все твои выкрутасы, все это, как дырявый лоскут черного кружева, с которым сфотографировался Кэйл.

— Не мне тебя просвещать, — проговорила она наконец, — но не все вторичные связи неудачны.

Это она про себя со Шкваркой? Тилли как раз находилась в процессе налаживания второй связи, и Дрю не осуждал ее за суровость к фельдшеру, когда тот проявил к ней интерес. На то, чтобы уговорить ее пойти с ним, потребовались недели. Но Тилли можно понять. Когда обнаруживаешь своего бойфренда в чужой постели, это производит впечатление.

— Правда? — Дрю не сдавался, хотя сам не понимал, за что воюет. За свою свободу? На нее никто не посягает. Ну, нравится ему Эмили. Не она первая, не она последняя. — А как насчет беременности?

— Почему это проблема?

— Потому что будущий ребенок имеет где-то там отца, и этот тип может захотеть вернуться к ней, когда она ему скажет, что он отец. Вообще-то он ушел от нее к другой, но, узнав о ребенке, вполне может все переиграть.

— Господи боже мой. Она что, сказала, что хочет выйти за этого типа?

— Нет... да нет, — задумчиво признал он. Но Эмили и не говорила, что не хочет.

— Она может носить ребенка от того парня, и это вовсе не означает, что она собирается к нему возвращаться, — настаивала Тилли.

Может, не собирается. А может, и наоборот. Какое ему, Дрю, дело? Не будет он во все это ввязываться.

Тилли оттолкнулась от стола и подошла к стойке.

— Знаешь, что у тебя неладно? Сказать? — Она наклонилась над ним, облокотившись на пластиковую поверхность.

— Не хочу. — Их беседа ему уже совсем перестала нравиться. — Но ведь ты все равно скажешь.

— Именно. — Ласковые карие глаза Тилли стали серьезными. — Ты специально выбираешь неподходящих женщин.

— Они мне нравятся.

— Правда? Тогда почему ты не продолжаешь с ними встречаться? Почему никто тебя не видел с одной и той же женщиной больше одного раза?

Потому что я остаюсь свободным. Потому, что мне по душе легкие, необязательные отношения. Потому, что я вам не кукла на веревочке и не хочу плясать ни под чью дудку.

— Потому что они скучны до смерти, Дрю. Вероятно, с Эмили тебе не скучно, и это действует тебе на нервы. — Тилли вздохнула. — Ты славный мальчик, веселый и заботливый. Сделай для себя доброе дело. Найди себе женщину, с которой у тебя будет что-то общее, для разнообразия. А вдруг окажется, что это совсем не так страшно.

— Ты не понимаешь, Тилз, это не...

— Все я понимаю, — прервала она. — Больше, чем ты думаешь. — Она взяла его лицо в ладони. — Дрю, ты и твой отец — совершенно разные люди.

Дрю ощутил вспышку злости и отстранился. Она нажала на больное место.

— А я и не говорил, что я такой же.

— Тогда объясни, почему ты боишься близких отношений с женщиной?

Дрю вскочил.

— Поговорили — хватит. — Он схватил из холодильника бутылку колы и быстро пошел в крытый дворик.

Тут ему стало жарко, и настроение окончательно испортилось. Когда умерла мать, ему было шесть лет, но он уже понимал, что творится с отцом. Тот топил свое горе в джине и заодно шел на дно сам. Потеряв жену, Алекс Перри отказался от всего, что составляло его жизнь: от работы, детей, а со временем и от самой жизни. Он не пошел на самоубийство, но результат вышел тот же. Только он растянул свою гибель на годы, и заброшенные сыновья наблюдали это медленное самоуничтожение.

Дрю стоял на краю дворика, внутри все кипело. Стиснув в кулаке бутылку с неповинной колой, он мрачно смотрел в темноту заднего двора, где когда-то играл маленьким с братьями и Тилли. Позади него открылась и закрылась стеклянная дверь.

— Никак не успокоишься? — спросил он, не поворачиваясь.

— Я хочу, чтобы ты был счастлив, — спокойно ответила Тилли. — Мне не все равно, что с тобой будет, тебе это известно.

— Тогда перестань меня терзать.

— Расскажи наконец, в чем дело. — Тилли не уговаривала и не упрашивала — она требовала.

Дрю выругался себе под нос и повернулся к ней. Не отвяжется, пока не добьется ответа, уж он это знал. Не зря же они столько лет дружили.

— Я не хочу, чтобы из-за меня так мучились, как мучился отец после смерти мамы, поняла? Его же убила эта потеря, и ты это отлично знаешь.

Глаза у Тилли раскрывались все шире.

— Так значит, — задумчиво начала она, — не за себя ты боишься, ты не хочешь, чтобы из-за тебя страдали другие?

Дрю почувствовал, что удивил этим заявлением не только ее, но и себя. Его злость начала утихать.

— Я не согласен, чтобы кому-то по моей вине было больно, — уже мягче произнес он.

Тилли глубоко вздохнула, сунула руки в карманы шортов и покачалась на пятках.

— А знаешь что? — сказала она после нескольких секунд молчания. — Я обожаю тебя, Дрю, ты мой самый старый и самый близкий друг. Но, извини, ты дурак.

Он повернулся и взглянул на нее.

— Это как? — Он ожидал увидеть улыбку, но встретил серьезный, даже мрачный взгляд.

— А вот так.

— Ну, знаешь...

Она подняла руку, не давая ему возразить.

— Полный идиот. Неудивительно, что Эмили тебя пугает. Она умнее.

— Ты закончила? — прорычал он. Хватит с него этого психоанализа на ночь глядя.

Тилли посмотрела на него с отвращением. Она пошла к дому, но остановилась у самой двери и зло произнесла:

— Ты не можешь управлять чужой любовью. — Она бросала в него словами, точно тяжелыми гирями. — Ты не отвечаешь за это, понял? И постарайся это уяснить до того, как совершишь последнюю глупость, — упустишь эту девушку.

— Очень она мне нужна. — И впрямь не нужна, уговаривал он себя.

Тилли лукаво усмехнулась.

— Побарахтайся. — (Ее самоуверенность вновь подняла в нем волну раздражения.) — Если она тебе не нужна, так о чем спорим? Нам было бы все равно, не так ли?

Допивая воду, он отвернулся. Не хотел смотреть Тилли в глаза. Или не хотел открывать свое сердце?

Нечего каждый раз заглядывать к нему в душу. Даже таким, как Эмили: большие карие глаза, насмешливый язык, роскошное тело.

Похоже, она уже много значит для него, независимо от того, признает он это или нет.

Может быть, сказал он себе, доставая зазвонивший телефон. Может быть.

Звонили издалека, и это могло значить все, что угодно. Он не на дежурстве, так что может не отвечать, пусть сообщение запишется... если это не Эмили.

— Да? — рявкнул он в телефон, все еще раздраженный.

— Дрю.

Ласковый голос Эмили пробудил в нем инстинкты защитника и заставил забиться сердце.

— Что случилось?

— Да ничего. Ну, не совсем ничего. — Она звучно выдохнула. — Я заблудилась. Ну, не совсем заблудилась. Села не на тот автобус. Попала в не очень хорошее место.

Его охватила тревога, мгновенно вытеснившая всю злость и досаду.

— Где ты сейчас?

— Китайский театр Граумана. — Еще один шумный вздох. — Сегодня воскресенье, автобусы кончают ходить рано. Извини, что я тебя беспокою, но я просто не знаю, что делать.

Может, Голливудский бульвар в темное время суток и интересное место для туристов и местных оригиналов, но одинокой женщине там делать нечего.

Он прикинул расстояние от Санта-Моники и приплюсовал время на борьбу с уличным движением.

— Буду через тридцать минут.

Ее облегчение можно было почти пощупать.

— Спасибо. Я буду в наружном комплексе, торчать у дороги я больше не собираюсь.