— Все-таки плохо. Это наш дом. Мы здесь родились.
— Знаю, Люк. — Она погладила его по спине, нащупывая острые плавники под рубахой. — Только не забывай: отверстие воронки впервые на нашей памяти вышло из воды. Возможно, вообще впервые. Огни будут светить не сквозь воду, а прямо в ночь. Раньше подобного никогда не бывало... В любом случае никто такого не помнит.
— Это мне тоже не сильно нравится. — Люк потер щеку. — Папа говорил, огни нас изувечили вместе с деревьями, рыбами и насекомыми. Причем шли из-под воды. Что же будет теперь, без воды?
Семели встрепенулась:
— Именно это мне хочется видеть.
Огни загораются дважды в год — в весеннее и осеннее равноденствие, — по словам мамы, с тех пор, как она появилась на свет, и ее мама тоже.
По свидетельству мамы Семели, со временем они стали гореть сильнее и ярче. Вскоре жившие вокруг лагуны люди заметили, что возле воронки меняется облик деревьев, рыб, всего прочего. Сначала появились лягушки без лап или с лишними лапами, потом рыбы изменились до неузнаваемости, деревья согнулись, скривились.
Нехорошее дело, но, когда рядом с лагуной стали рождаться мертвые и уродливые младенцы, люди начали переезжать. Не в одно место, а в разные стороны поодиночке. Одни поселились поблизости в Хомстеде, другие подальше, в Луизиане, Техасе. После отъезда на свет появлялись нормальные дети, и все были счастливы.
Не были счастливы только уже родившиеся ненормальные дети. Не потому, что люди плохо к ним относились — не только к Семели, — а потому, что в сознательном возрасте поняли, что им чего-то не хватает.
Ненормальные дети один за другим возвращались к лагуне и там успокаивались, чувствуя себя нормальными, на своем месте, дома.
Дом там, где живет родная семья. Они назвали себя кланом, решили остаться в лагуне.
Но даже в этой большой семье Семели в душе ощущала тоскливую пустоту, желая — требуя — еще чего-то.
— Зачем им понадобился наш песок? — не унимался Люк. — Кругом полно песка.
— Не знаю.
— Кто они вообще такие?
— "Благден и сыновья", как тебе отлично известно.
— Угу, название фирмы известно, и только. А что это за люди? Откуда?
— Не знаю, Люк, но платят хорошо. Задаток наличными. Лучше не придумаешь.
— Про огни знают?
— На это я могу ответить: да, знают.
Парень по имени Уильям из компании под названием «Благден и сыновья» приплыл несколько недель назад в каноэ, спрашивая, не видел ли кто-нибудь в это время года необычный свет. Члены клана направили его к Семели, которая была как бы вождем. Не то чтоб стремилась когда-нибудь стать вождем, но так уж получалось, что решения принимала она.
Осторожно держалась с тем самым Уильямом, пока не убедилась, что он не экскурсовод из туристического агентства, не ученый и тому подобное, не станет возить чужаков или отряды высоколобых для демонстрации или исследований членов клана и воронки. Нет, Уильям хотел только вычерпать грязь и песок из колодца, откуда шли огни.
Услышав от нее, что свет идет из отверстия, всегда скрытого под водой, а нынче вышедшего наружу, он страшно разволновался, захотел посмотреть. Семели притворно воспротивилась, стоя на своем, даже когда он стал сулить деньги. Предлагал все больше и больше, пока она не уступила. Может, даже еще продержалась бы, да не стоило слишком жадничать.
Приведя Уильяма к воронке, Семели побоялась, как бы от радости он не описался. Парень плясал вокруг, выкрикивал незнакомое слово — кеноте[27], — потом объяснив, что оно мексиканское. Семели сильнее зауважала воронку.
О дренажных работах, естественно, надо помалкивать. Клан не имеет права жить в лагуне, на территории Национального парка, а «Благден и сыновья» не имеют права брать здесь песок.
— На самом деле, — призналась она Люку, — я уверена, что песок им нужен из-за огней.
— Даже страшно, правда? Эти огни неестественные. Искалечили нас, вообще все вокруг. Может быть, даже песок в дыре переделали.
— Может быть.
— Для чего он им, скажи на милость? — встревожился Люк. — Я хочу сказать, что они с ним собираются делать?
— Точно не знаю, и, собственно, знать не хочу. Это не наша забота. Знаю только, что маленькая воронка без песка станет гораздо глубже. А огни будут яркими, как никогда. Когда придет время, кто-нибудь даже заглянет в дыру и увидит, откуда идет свет.
— Кто? — спросил Люк.
Семели не сводила глаз с обнажившихся краев воронки.
— Я.
Люк схватил ее за руку:
— Нет! Что ты? С ума сошла? Я тебя не пущу!
Иногда, по мере необходимости, она позволяет Люку заняться с ней сексом, и, наверно, напрасно. Каждый раз спокойно объясняет, что это никакого значения не имеет, они просто спят по-приятельски, и больше ничего, но, наверно, не следовало начинать. Тем не менее порой надо расслабиться, а Люк не такой безобразный, как прочие члены клана. Проблема в том, что он счел ее своей собственностью, которую надо беречь, защищать и так далее. Если кто-нибудь нуждается в защите, то только не Семели.
— Замолчи, Люк. — Она вырвала у него свою руку. — Пусти. Мне надо в город.
— Зачем?
— Поработаю медсестрой, — коротко улыбнулась она.
— Что? — затряс он головой. — Зачем?
В приливе гнева улыбка погасла.
— Чтобы довести до конца дело, которое ты в ту ночь не доделал, ослиная задница!
3
Остановившись в больничном лифте на третьем этаже, Джек увидел доктора Хуэрту, которая поджидала кабину.
— Что нового у отца?
— Состояние стабильное, но по-прежнему семь баллов, — покачала она головой.
— Долго это будет продолжаться? — спросил он. — Я имею в виду, прежде чем будем думать об искусственном питании и прочем.
Она шагнула в лифт.
— Пока еще рано. Понимаю, вам кажется долго, хотя даже семидесяти двух часов не прошло. Вполне достаточно внутривенных вливаний.