Надо выяснить. Может быть, нынче ночью. Только прежде следует кое-что сделать. В том числе получить другую раковину. Но сначала...
— Я сменю имя, Люк.
— С ума сошла? — рассмеялся он. — Имя просто в любую минуту не сменишь по собственной прихоти.
— Нет. Так надо. Поэтому меня сюда позвали. Я думала, что лагуна говорит со мной, требуя жертв, оказалось, что нет. Это были огни или те, кто живет среди них.
— Ложись, хватит болтать.
— Нет. — Семели оттолкнула его. — Разве не понимаешь? Меня нарочно привели сюда, в это место, в это время, чтобы я узнала свое Настоящее Имя. Теперь я его знаю и буду носить. — Она встала, глядя на огни, еще сверкавшие в дыре в ранних утренних сумерках. — Грядут большие перемены, Люк, и я буду в этом участвовать, находясь в самом центре событий. Если ты вместе с другими членами клана присоединишься ко мне, то настанет наш день. Да, Люк, придет великий день.
— Семели...
— Говорю тебе, я больше не Семели. С этой минуты зови меня...
Имя замерло у нее на губах. Ясно — Настоящее Имя нельзя никому называть. Оно предназначено исключительно для нее и для самых близких людей. Люк близкий, но не настолько. Пожалуй, особенному мужчине по имени Джек можно сказать, хотя не сейчас. Пусть сначала докажет, что он того стоит.
— Как тебя называть? — спросил Люк.
— Семели.
Он вытаращил на нее глаза:
— Ты ж только что сказала...
— Теперь передумала. Сама для себя сменю имя, а ты зови меня по-прежнему. У нас еда есть какая-нибудь?
Люк встал:
— Пойду к костру, посмотрю.
Как только он ушел, Семели вышла на палубу, посмотрела на звезды.
— Расалом, — проговорила она, наслаждаясь раскатистым звучанием. — Расалом.
2
Человек — больше чем человек — открыл в темноте глаза.
Имя... кто-то произнес его имя. Не одно из многих, которыми он пользовался в разных обличьях для разных целей. Настоящее Имя.
Он наслаждался физическими страданиями девочки-подростка по имени Сюзанна и моральным разложением мучившей ее семьи.
Бедняжка Сюзанна уже одиннадцать дней была прикована цепью к стене этого коннектикутского дома с другой стороны. Ее насиловали и развращали, подвергали невыносимым пыткам и мукам. Рассудок не выдержал. Она больше не реагировала. Она умирала. Мозг не работал, выполняя лишь самые необходимые функции. Она даже не чувствовала, как в бедро ей вкручивают штопор.
Особенное наслаждение доставлял тот, кто его вкручивал, — восьмилетний мальчик. Ибо этого человека — больше чем человека — питали не только боль и страдания, но и нравственная деградация.
Он возвращался к этому дому, купаясь в янтарном свете юной, безвременно угасавшей жизни.
Но вот все пропало, дивный свет померк, задутый нараставшим гневом и — надо признать — беспокойством.
Кто-то назвал его Настоящее Имя.
Кто? Здесь имя знают лишь двое: тот, кто хочет услышать, и тот, кто не смеет произнести.
Вот! Опять!
Зачем? Его кто-то зовет? Нет. На сей раз чувствуется, что кто-то не просто называет Истинное Имя, а хочет присвоить.
Гнев расцвел в душе ярко-красной розой. Это недопустимо!
Откуда оно донеслось? Он встал на ноги, описал широкий круг — раз, другой, — остановился. Имя звучит оттуда... с юга. Надо найти нечестивого узурпатора.
Все планы гладко движутся к завершению. Через столько веков, тысячелетий, эпох цель все ближе и ближе. Не пройдет и двух лет, настанет его час, минута, время — с помощью тех, кто знает, что он и есть Тот Самый.
И вдруг кто-то присваивает себе Настоящее Имя...
Никогда!
Человек — больше чем человек — зашагал прочь от дома в рассеивающейся темноте. Нельзя терять ни минуты. Надо немедленно отправляться на юг, отыскать произнесшие Истинное Имя губы, закрыть их навсегда.
Он задержался у бровки тротуара. Вдруг кому-то только того и надо?
Может быть, это ловушка, подстроенная единственным в этом мире человеком, которого он боится, от которого должен прятаться до Момента Перемен.
В своей первой жизни, когда он был ближе к источнику, у него была огромная власть, он мог насылать тучи, метать громы и молнии. Даже во второй насылал и исцелял болезни, заставлял ходить мертвецов. А в третьей власти меньше. Впрочем, он не беспомощен, нет, далеко не беспомощен. Никому не позволит воспользоваться своим Истинным Именем.
Надо действовать осторожно, но действовать. Этого нельзя позволить.
3
Джек вошел в переднюю комнату, где отец возился с французской кофеваркой.
— Не трудись, пап. Я прихвачу в городе кофе и пончиков.
Заметил как-то кондитерскую Данкина и проснулся с мечтой о пончиках в глазури.
— Пончиков? Неплохо звучит. Кофе мне приготовить нетрудно. В конце концов, любое дело — заделье.
Джек застонал.
— Что предпочитаешь?
— Парочку в шоколадной глазури было бы замечательно.
Джек вышел из дома, стараясь сосредоточиться на пончиках, надеясь, что это поможет выбросить из головы Карла и поиски способа вернуть его домой. Воздух стал суше. Кажется, приближается холодный фронт.
Давно пора. Беспощадно жаркие дни измотали его. Может быть, поработает «Элвис». Если так, то спасибо.
Над морем меч-травы стлался туман, простираясь до далекого пригорка. Цапля вернулась в пруд, глубоко утопая в воде у берега, выжидая, как снежная скульптура, не шевельнется ли завтрак.
Он направился вокруг дома к машине. За углом остановился. На капоте автомобиля сидела женщина в коротких брюках и зеленом топе. Белые волосы заплетены в одну косу. На шее висела двойняшка найденной раковины.
Семели.
— Наконец-то, — проворчал он, осторожно шагая к ней и оглядываясь вокруг. Одна ли явилась? — А то я стою тут, как чокнутый, объявляя в воздух, что нашел твою раковину. Ты вроде бы обещала услышать.
— И услышала, — улыбнулась она. — Поэтому пришла.