Марк растерянно моргнул, обыденное звучание этих слов никак не совмещалось с бурлящей круговертью боли и гнева внутри.
– Я даже не знаю, как тебя зовут, – сказал он.
– Я – Кабера, – тихо ответил старик. – А теперь успокойся. Я помогу вам.
Из забытья Гая вырвали сердитые голоса. Голова гудела, по всему телу разливалась слабость. Ниже пояса накатывала волнами боль, отдаваясь пульсирующим эхом в самых чувствительных точках. Во рту пересохло, он не мог ни говорить, ни даже держать открытыми глаза. Тьма ждала, мягкая и красная, и он, еще неготовый сознательно бороться за жизнь, попытался вернуться в нее.
– Я удалил поврежденный придаток и сшил разорванные сосуды. У парня большая потеря крови, и на выздоровление понадобится время, но он молод и силен.
Голос незнакомый – какой-то лекарь из поместья? Гай не знал, да и не хотел знать. Если он не умрет, то остальное не важно – пусть оставят в покое и дадут поправиться.
– Лекарь моей жены говорит, что ты самозванец. – Неуступчивый голос отца.
– Он в любом случае не взялся бы за такое дело, – следовательно, ты ничего не потерял, верно? Мне случалось удалять придаток. Это не смертельно. Плохо то, что у него начинается лихорадка, но с ней он должен справиться сам.
– Меня учили, что аппендикс воспаляется и лопается. Его нельзя просто отрезать, как палец.
В голосе отца Гаю послышалась усталость.
– И все же я отрезал. И старика перевязал. Он тоже поправится, хотя драться уже не сможет. Так что никто здесь не умрет. Тебе следует отдохнуть.
Гай услышал шаги. Теплая, сухая ладонь легла ему на лоб.
– Как я могу спать, Кабера? Он мой единственный сын. Ты бы уснул на моем месте?
– Уснул и спал бы как ребенок. Мы сделали все, что могли. Я позабочусь о нем, а ты должен отдохнуть.
Голос у незнакомца был приятным, но в нем не было тех мягких интонаций, которые отличали всех целителей, лечивших Аврелию. Он говорил со странным, незнакомым акцентом и особенным сладкозвучным ритмом.
Гай снова погрузился в сон, как будто на грудь ему положили какой-то темный груз. Голоса доносились издалека, дрожа на грани слышимости, то вплывая в его лихорадочную дрему, то уплывая.
– Почему ты не зашил рану? Я видел немало боевых ран, их зашивали и перевязывали.
– Именно поэтому греки не одобряют мои методы. Когда усиливается жар, в ране появляется гной, и ему нужно давать стечь. При зашитой ране стока нет, и гной остается в ней и отравляет тело. Если сделать так, твой сын умрет, как умирали другие до него. Мой метод дает надежду на спасение.
– Если он умрет, я сам вырежу тебе аппендикс.
Похожий на кудахтанье смешок… несколько слов на незнакомом языке… словно эхо в полусне.
– Боюсь, ты его не отыщешь. Видишь шрам? Много лет назад придаток удалил мне отец – таким же способом.
– Раз так, я доверюсь твоему суждению, – словно подводя черту, сказал Юлий. – Если он выживет, заслужишь мою благодарность, и не только.
Его разбудило прикосновение прохладной руки. С лица цвета ореховой коры на него смотрели ярко-синие глаза.
– Меня зовут Кабера. Рад познакомиться с тобой, тем более в такое важное для тебя время. Я прошел тысячи ваших миль и оказался здесь в нужный момент. После всего случившегося можно поверить в богов, ведь так?
Гай не смог ответить. Язык распух и одеревенел. Словно прочитав его мысли, старик поднес к его губам мелкую чашу с водой.
– Пей. Жар выжигает влагу из тела.
Попавшие в рот несколько капель разбавили собравшуюся вязким комом слюну. Гай откашлялся и снова закрыл глаза. Кабера посмотрел на него, вздохнул и, оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, положил костлявые старческие руки на рану вокруг тонкой деревянной трубки, из которой лениво капала густая жидкость.
Даже во сне Гай ощутил идущее из его рук тепло. Струйки этого тепла растеклись в груди и собрались в легких, очищая их. Постепенно тепло переросло в почти болезненный жар. Кабера убрал руки и выпрямился, шумно и тяжело отдуваясь.
Гай снова открыл глаза. Слабость не позволяла двигаться, но ощущение колышущейся внутри жидкости исчезло. Он снова мог дышать.
– Что ты сделал?
– Полегчало? Придаток я вырезал удачно, но небольшая помощь тебе все-таки требовалась.
Старческое лицо прорезали глубокие морщины усталости, однако глаза в темных складках сияли по-прежнему ярко. Кабера снова положил ладонь на лоб больного.
– Кто ты? – прошептал Гай.
Старик пожал плечами:
– Я и сам все еще пытаюсь это понять. Был и нищим, и старостой деревни. Я вижу себя искателем истин и в каждом новом месте нахожу новую истину.