Словно смеясь над их тревогами, именно в тот миг, когда они достигли площади, солнце вынырнуло из утреннего тумана, позолотив статуи и храмы. Гай увидел впереди ступени сената и облизал внезапно пересохшие губы, когда из темноты им навстречу выступили и замерли в ожидании одетые в белое фигуры. Всего на ступенях стояли, взявшись за оружие, четыре легионера Суллы. Другие наверняка спешили им на подмогу.
Между тем со всех сторон на Форум стремились сотни людей. Отовсюду доносились насмешки и крики. Взгляды всех были обращены на Мария и его воинов, перед которыми оставался свободным прямой проход к сенату. Каким-то особым чутьем толпа определила цель их движения. Гай стиснул зубы. Сколько же их тут. Горожане не выказывали ни страха, ни уважения – они жестикулировали, орали, толкали и отпихивали друг друга, чтобы пробиться вперед, занять более удобную для наблюдения позицию. Гай уже жалел, что вызвался сопровождать дядю.
Подойдя к ступеням, Марий остановил отряд и шагнул вперед. Толпа напирала со всех сторон, заполняя все свободное пространство. Пахло потом, съестным и пряностями. К дверям сената вело тридцать широких ступеней, и теперь на них стояли девять сенаторов.
На самой верхней, сцепив руки за спиной и будто собираясь читать лекцию, возвышался Сулла. Взгляд его был прикован к Марию, неподвижное, как маска, лицо ничего не выражало. В отличие от него, четыре легионера на нижней ступени заметно волновались.
Мало-помалу, словно уловив неслышную команду, толпа умолкла, и лишь кое-где повисшую тишину нарушали препирательства и проклятия тех, кто пытался пробиться ближе.
– Вы все меня знаете! – крикнул во весь голос Марий. – Я Марий, военачальник, консул, гражданин. Здесь, перед сенатом, я заявляю о своем праве на триумф в знак признания моих военных успехов в Африке.
Толпа подступила ближе, где-то дошло до кулаков, и пронзительные крики прорвали напряженную тишину. Теперь напирали уже на солдат, и двоим из них пришлось обнажить оружие и отогнать зевак на место, что вызвало злобные крики.
Гай чувствовал пугающее настроение толпы. Все эти люди собрались сюда точно так же, как на гладиаторские бои, – развлечься, глядя на кровавое зрелище.
Гай заметил, что остальные сенаторы смотрят на Суллу и ждут ответа от него. Исполняя обязанности второго консула, он выражал мнение городской власти.
Сулла спустился на две ступени, ближе к солдатам. Его лицо вспыхнуло от гнева, но голос звучал спокойно.
– Это противозаконно. Отпусти своих людей. Мы обсудим твой вопрос в сенате, когда все сенаторы будут в сборе. Ты знаешь закон, Марий.
Те в толпе, кто слышал Суллу, торжествующе заулюлюкали, другие, полагая, что находятся в безопасности в плотной массе народа, разразились оскорблениями.
– Да, я знаю закон! И знаю, что полководец имеет право на триумф. Я выдвигаю это требование. Ты мне отказываешь?
Марий тоже шагнул вперед; толпа бурливо колыхнулась вместе с ним, выплеснувшись на ступени сената между двумя соперниками.
– Vappa![4] Cunnus![5] – Грубые оскорбления сыпались на солдат, пытавшихся сдержать натиск.
Марий повернулся к своей полусотне. Темные глаза грозно блеснули.
– Довольно! Освободите дорогу своему командиру, – сурово произнес он.
Легионеры выхватили мечи и рубанули по стоявшим ближе и попавшим под руку. На мраморные ступени брызнула кровь, но солдаты не остановились и продолжали с холодной невозмутимостью рубить налево и направо, без разбора, мужчин и женщин. Толпа зашумела, завопила и попятилась, но те, что стояли сзади, не видя ничего, давили и давили. Теперь оружие достала уже вся полусотня, и рубка продолжилась при полном равнодушии участвующих в ней легионеров.
Все это длилось, должно быть, не больше нескольких минут, но Гаю и Марку они показались часами. С ужасом, в оцепенении, друзья смотрели, как люди падают под ударами мечей, валятся, словно колосья пшеницы под серпом. Тела павших уже устилали площадь, когда люди рванулись наконец назад. Все вдруг поняли, что происходит. Вскоре вокруг Мария и его людей образовалось пустое пространство, быстро расширявшееся по мере того, как свободные римляне и рабы разбегались кто куда, спасаясь от смертоносных мечей.
Легионеры молча вытерли клинки о мертвых и снова вложили в ножны. Стоящие на ступенях сенаторы побледнели и невольно отступили подальше от сцены жестокого побоища. Только Сулла остался на месте, скривив губы в горькой усмешке, когда его коснулась волна запаха свежей крови и рассеченных внутренностей.