– Через много лет кара настигла меня, за то что я предал мой народ. Только смерть станет искуплением моего стыда и позора.
Ашурран, целуя ему руки, взмолилась:
– Нет твоей вины в случившемся, вина лежит на мне, это ведь я не раскрыла вам обоим правду.
– Если бы я был тверд в добродетели, не случилось бы этого. Судьба ослепила меня, чтобы покарать.
– Если бы не я, жил бы ты долго и счастливо в Великом лесу и никогда бы не знал горя. Я принесла тебе одни несчастья!
Фаэливрин посмотрел на нее ласково и сказал:
– Не жалею я ни о чем, что было между нами, и мгновение, проведенное с тобой, стоит целого года страданий. Однако невозможно для меня продолжать жить после того, что случилось, и как ни горько мне тебя покидать, нет у меня выбора.
Ашурран, слушая эти речи, молчала, не проронив ни слезинки, но сердце ее плакало кровавыми слезами.
Лишь день и ночь прожил Фаэливрин, и Ашурран не отходила от его постели, не пила и не ела, лишь держала его руку и смотрела в его прекрасное лицо. И когда принесли ей весть, что служанка Кайс повесилась, в предсмертной записке признав свою вину, ничем не показала Ашурран, что слышит; верно, и не слышала. Не было ничего в подлунном мире, что утешило бы в такой миг или облегчило боль хоть на волосок.
Наутро угас возлюбленный ее эльф, как свеча на ветру, и дыхание его отлетело, и фиалковые глаза закрылись, и ресницы бросили траурную тень на бледные щеки. Мертвый, казался он статуей из мрамора, равной которой не создавал ни один, даже самый искусный скульптор.
Шатаясь, вышла Ашурран на крыльцо и села на ступеньки. И сын ее Индра, припав к ее ногам, умолял:
– Дай мне проститься с ним!
– Поклялась я, что ты никогда не переступишь этот порог, пока я жива. Что ж, проползи его на коленях или перепрыгни, как будет на то твое желание.
Проливая слезы над телом Фаэливрина, сказал так Индра Ашурранид:
– Я погубил его, и я себя ненавижу.
– О сын мой, обрати свою ненависть на Древних, которые свели, а потом разлучили нас с твоим отцом. Из-за них случилось это ужасное несчастье. Из-за них я потеряла всех, кого любила в Юнане. И вовек не насытить мне жажды мести, и приду я к вратам загробного царства, пылая ненавистью.
С тех пор Индра воевал с эльфами, как одержимый, и прозвали его Аланкор – бич аланнов.
Ашурран же похоронила Фаэливрина на зеленом холме. И когда предложили ей почтить память умершего надгробием из мрамора, или яшмы, или другого достойного камня, сказала она:
– Тяжко будет любимому лежать под каменной плитой. Давит она на грудь, дышать не дает. Посадите там лесные фиалки, пусть они будут надгробием.
И решили, что рассудок ее помутился от горя, но сделали так, как она сказала.
Говорят, еще при короле Падме Пуране, внуке короля Хасидзавы, показывали этот холм, усыпанный фиалками, и называли его Эльфов холм. После падения Кассанданы зарос он боярышником и вереском, и расположение его забылось, и саму эту историю люди не вспоминали долгие века.
Ашурран вернулась к войску, но уже не заступила на командование, а дралась, как простой воин, в первых рядах, и кольчугу не надевала. Хотели дать ей под начало все войско, но она отказалась. "Ищу я не победы, а славной смерти, и негоже мне тянуть за собой других". Однако воины, воодушевленные ее присутствием, бились в два раза доблестнее обычного.
Смерть будто избегала Ашурран, и хоть много раз бывала она ранена, раны были неопасными. Панцирь ее покрылся зазубринами от мечей и копий, и барсова шкура, накинутая на седло, была вся посечена. Трижды убивали под ней коня, а уж сколько раз ломались копья и разлетались в щепы щиты – вообще не упомнить. И не находилось ей равного противника, ибо Дирфион на время удалился от войска, пребывая в трауре по своему умершему брату.
Наконец эльфы послали к нему гонца, умоляя явиться на выручку.
– Аки зверь рыскающий, нападает на нас синеглазая дочь людей; и нет ей достойных соперников, будто боги войны направляют ее руку. Поспеши на поле битвы и сразись с ней, ибо ты единственный, кому удавалось ее повергнуть! – сказали они.
– Один раз я пощадил ее жизнь, и оттого постигло мой народ море бедствий, – отвечал Дирфион. – Хоть не изменит это хода войны, пришло мне время довершить начатое. Пусть даже сам я паду в схватке, но не раньше, чем отомщу за смерть возлюбленного моего брата и за свой позор.
Стал он собираться на битву. Тогда явилась к нему его благородная мать, бывшая сестрой эльфийского правителя, и заклинала его так:
– Не покидай Великого леса, не оставив наследника, чтобы не прервался наш славный род. Ибо ты один остался из моих сыновей, и нареченная твоя никогда не пойдет за другого.
А надо сказать, что был среди эльфов обычай жениться на своих единоутробных сестрах, и вместе родившиеся мальчик и девочка обрученными считались еще до рождения. Так и сестра Дирфиона Дирфиэль была его невестой, и хоть не питали они друг к другу любви и сердечной склонности, почитали долгом своим стать супругами и воспитать ребенка.
И вошел Дирфион к своей сестре, и понесла она. Тем же утром оставил эльфийский витязь супругу и выступил на границу Великого леса, где кипела жаркая схватка.
Дирфион облачился в свой мифриловый панцирь с узором "летящие лебеди", взял щит с королевским лебедем, копье, меч свой славный и выехал на поле битвы на белом жеребце со звездой во лбу.
Издалека увидели Ашурран и Дирфион друг друга, и вскипела в них жаркая ненависть, и умножилась многократно против прежнего, ибо каждый из них считал другого виновником гибели нежного душою, чистого сердцем Фаэливрина. Были они воинами по натуре и призванию, и горе их обратилось в боевую ярость. Пробиваясь друг к другу, даже собственных воинов, загородивших путь, расшвыривали они безжалостно.
Сойдясь на высоком холме, ударили они друг друга копьями, и сломались копья, и разлетелись вдребезги щиты, так силен был удар. Соскочив на землю, выхватили они мечи и принялись рубиться – будто черно-белый вихрь загулял, взметнувшись. Так быстры были их удары и выпады, что нельзя было уследить глазом.
И бросали они друг другу обвинения на своем языке, не понимая каждый другого и все-таки понимая:
– Ты погубила брата моего, совратила и заставила предать свой народ! Смерть за смерть!
– Ты погубил Фаэливрина, ибо свел его со мной, а потом разлучил! Смерть за смерть!
Звенела сталь, ударяясь о сталь, и теперь вооружение их было равным, и зачарованные доспехи Ашурран прочностью не уступали мифрилу, и сабля у нее была эльфийская, что по руке пришлась из трофеев.
Но чуяла Ашурран, но рука ее уже не так тверда, как прежде, и годы молодости миновали, ведь исполнилось ей к тому времени пятьдесят три года. Нельзя уже было надеяться на умение и силу. Лишь одна только ярость питала ее, направляя руку.
Защита Дирфиона была безупречна, и никак не могла Ашурран подобраться к нему на длину клинка. Лишь одно только средство оставалось – дать ему нанести удар и ударить после. Так Ашурран и поступила. Раскрылась на мгновение, будто сделала ошибку, будто оступилась на камне, и ударил Дирфион ее мечом, и пробил панцирь, и клинок вышел, сверкая, из ее спины. Но в то же мгновение, как наносит удар умирающая змея, Ашурран ударила его мечом в бок, в сочленение доспеха.
Упали они на колени, сплетенные в смертельном объятии. И верно, была бы у каждого надежда выжить, если б вынуть клинок и перевязать рану. Но даже клещами нельзя было разомкнуть их пальцы, сжавшиеся на рукоятках мечей. И были безмятежны их лица, несмотря на горячую кровь, потоком бегущую в траву, и несмотря на сталь, язвившую тело болью, ибо были они уже по ту сторону страдания, по ту сторону желания жить.
– Я сам погубил своего брата, когда сохранил тебе жизнь и привез тебя в Грейна Тиаллэ. Заслуживаю я смерти.
– Я сама погубила возлюбленного моего, ибо не смогла скрыть от него правду. Заслуживаю я смерти.
Легли они на землю друг подле друга, будто влюбленные, сплетаясь в объятиях. И прижавшись щекой к ее косам, сказал Дирфион еле слышно: