— Моя картина находится вот за этим занавесом, — кланяясь, сказал Мауриций. — Изволь отодвинуть ее своей рукой, о пресветлый король, чтобы первым узреть ее великолепие.
Король попытался взяться за бархатный занавес с золотыми кистями и только тогда понял, что занавес не существует в действительности, а изображен на стене с таким искусством, что кажется настоящим.
Рассмеялся король, пожаловал Маурицию щедрую награду и отпустил его с миром, наказав больше не дурачить князей.
— В чем же смысл этой притчи? — спросила Ашурран, когда Руатта кончил рассказывать. — В том, что лучшее искусство — отражение жизни? Или в том, что жизнь всегда лучше искусства, как ни старайся?
— Тем и хороша эта притча, что каждый находит в нем смысл по своему усмотрению, — ответил ей чародей, и закончив беседу, отправились они трапезничать.
14. Об Ашурран и Руатте
Так жила Ашурран в замке чародея Руатты, и не проходило дня, чтобы не узнала она чего-нибудь нового о себе и об окружающем мире. Только сам хозяин продолжал оставаться для нее загадкой.
По приказанию Руатты сшили Ашурран платья и покрывала, пояса и туфли, как знатной даме, и чародей сам украсил ее драгоценными ожерельями, кольцами и запястьями. Поначалу странен казался Ашурран этот наряд, но заметила она, что Руатта смотрит на нее благосклоннее, и смирилась. Ибо с каждым днем росла ее любовь и уважение к этому человеку, и готова она была сделать что угодно, чтобы порадовать его.
По желанию могла она придать манерам своим величавость, речи — скромность и изящество, и легко бы сошла за знатную даму в любом из городов Ланкмара, даже в столице. Не раз случалось, что Руатта приглашал ее отобедать с ним за изысканно накрытым столом, и вели они пристойный разговор, как столичные аристократы.
Однако ничто из этого не отвратило Ашурран от военного ремесла, и по-прежнему ничто не было ей так мило, как меч и копье, стяг и седло, война и охота, — ну разве только улыбка чародея Руатты. Читала она книги о войнах прошлого, нередко воображая, как сама поступила бы на месте того или иного правителя. Обучил ее Руатта игре в шахматы, и просиживали они над доской часами. Хоть выигрывал он у нее две партии из трех, не случалось ему победить с легкостью, без борьбы.
Даже в фехтовании обучил он ее многим полезным приемам, ранее ей незнакомым. Однако с мечом в руке было ему с Ашурран не равняться, и поединки их кончались всегда одинаково: клинок Руатты, выбитый из его руки, отлетал в сторону.
— Поистине, велико твое искусство в обращении с оружием, — говорил он. — И хоть я когда-то считался хорошим бойцом, с тобой мне никогда не сравниться. Через десять лет не найдется тебе равного противника даже за пределами Иршавана.
— А что лежит за пределами Иршавана? — спрашивала любопытная Ашурран, но он снова отвечал: "Не время говорить об этом".
Как-то раз сказала она ему, пряча коварную усмешку:
— Негоже нам драться без ставок.
— И какую же ставку ты хочешь, о воительница с сапфировым взором?
— Ничего особенного. Сойдет и твой поцелуй.
Руатта засмеялся.
— Нечестная это сделка. Мы оба знаем, что ты все равно победишь. А поцелуй я могу тебе дать и так.
И с этими словами коснулся он губ Ашурран своими, и был этот поцелуй свеж и сладок, как родниковая вода, и крепок, как земляничное вино. После поцелуя, однако, покинул он Ашурран и отправился по своим делам, она же осталась одна в саду, истомленная желанием. Так была она разгорячена одним поцелуем, что вода в купальне закипела от ее тела, когда пошла она освежиться.
Давно уже сжигало Ашурран вожделение к чародею Руатте, а после этого случая превысило оно всякую меру. Раздумывала она и так, и эдак, что ей делать, и не могла измыслить никакого способа. Не могла она взять его силой, и вести себя так, как предписывалось в любовных романах благородным девицам, тоже не могла. Руатта же до той поры никаких особенных чувств к ней не проявлял, вел себя целомудренно и сдержанно. После поцелуя он спокойно ушел, и даже дыхание у него не сбилось.
Решила Ашурран его испытать. Надела она походную одежду, легкий панцирь из бычьей кожи, высокие сапоги, убрала волосы в четыре косы по степному обычаю, препоясалась мечом и отправилась прямиком в башню Руатты, где он наблюдал за звездами.
Был он дивно хорош в этот день, облаченный в зеленый шелк, расшитый травинками и листьями. Изумрудный венец на его волосах выглядел, как корона лесного короля. Не без труда справилась Ашурран со своим волнением. Поклонилась она Руатте и сказала так:
— Год уже прошел с тех пор, как я попала в твой замок, и пришла мне пора его покинуть.
Руатта отвернулся, но успела Ашурран заметить, что глаза его стали печальными, и возликовала.
— Почему ты желаешь покинуть мой замок так скоро, о женщина с сердцем львицы? — спросил Руатта учтиво, как всегда, и лишь слабый отзвук сожаления слышался в его голосе.
— Прилежно обучалась я всем наукам, и тебе больше нечему меня научить. Пойду я искать себе другого учителя, того, кто обучит меня тому, чего желает мое сердце.
— Чего же желает твое сердце? — тихо спросил Руатта, не глядя на нее, она же не отрывала взгляда от его лица. С румянцем, выступившим на щеках, он был невыразимо прекрасен.
— Хочу я найти того, кто научит меня соблазнять надменных чародеев, — сказала Ашурран пылко, приблизившись к нему на расстояние шага.
— Это ты и сама умеешь, — еще тише произнес чародей Руатта.
— Разве не правду говорят, что ты любишь только мужчин?
— Не было в моей постели ни мужчины, ни женщины, с тех пор как ты появилась в этом замке, — ответил он. — Но не решался я сделать шага навстречу, ибо было бы это принуждением по отношению к тебе.
— Меня, как и тебя, нельзя ни к чему принудить, — сказала Ашурран, и Руатта подступил к ней вплотную, так что разделяла их ладонь, не больше.
Она протянула к нему руки, но он перехватил их.
— Подожди, — сказал Руатта, задыхаясь, словно от быстрого бега. — Должен я тебе кое в чем признаться. Ты похожа на моего возлюбленного, с которым я расстался вечность назад. Не боишься ли ты, что я буду думать о нем, глядя на тебя?
— Я ничего не боюсь, ни любви, ни смерти, а уж этого и подавно, — бесшабашно сказала Ашурран. — Даю слово, что со мной ты будешь думать только обо мне, а слово мое нерушимо.
И не в силах больше сдерживать свое желание, упали они друг другу в объятия и предались любовным утехам прямо на полу. Так сильна была страсть Ашурран, что оставила она ожоги на бедрах Руатты, он же, смеясь, их залечил.
С той поры каждую ночь проводили они на одном изголовье, как две жемчужины в одной раковине, и страсть их не ослабевала ни на минуту. Многим развлечениям предавались они вместе, но самым любимым из них был любовный поединок, и не уставали они ласкать друг друга то нежно, то яростно, смыкать губы с губами, сплетать ноги с ногами, грудью к груди прижиматься, так что черные волосы на подушке смешивались с рыжими.
Так прошел год в непрерывных усладах, и во всем Иршаване не найти было никого счастливее этих двоих.
Однако на исходе года смутная тоска все чаще стала посещать Ашурран. Прежние забавы уже не радовали ее, как прежде, и случалось ей вздохнуть, сама не зная, о чем.
Заметив это, Руатта сказал ей такие слова:
— Ответь мне, возлюбленная моя Ашурран, что будет, если запереть орлицу в золотой клетке?
— Она расклюет эту клетку и улетит, — ответила, не задумываясь, Ашурран. Была она занята тем, что перебирала рыжие кудри Руатты, ища среди них седые волосы, и не находила ни одного.
— А если заставить ее полюбить эту клетку?
Ашурран пожала плечами.
— Тогда, надо полагать, она зачахнет и умрет.
— Я не хочу, чтобы это произошло с тобой, орлица в облике женщины.
Тогда Ашурран прервала свое занятие и взглянула в зеленые глаза своего возлюбленного.
— Если я покину тебя, то всего лишь сменю свою клетку на большую. Нигде за пределами этого замка не могу я быть свободной и следовать желаниям своего сердца.