На третий день старшему брату Фиахе явилась высокая дева в длинном платье, с распущенными по плечам волосами, с книгой в руке. Они слились в поцелуе, опустились на мягкий мох и подарили друг другу самые страстные ласки. И Фиаха тоже отдал деве браслет.
Наутро явилась к ним Ашурран и показала три браслета, надетых на правую руку.
Поняли братья, что провела их хитроумная дева, и опечалились.
— Сердцу не прикажешь, — сказала она. — Полюбила я вас, как только увидела, и не могла изыскать иного способа, кроме обмана. Однако, правду сказать, не такой уж это обман. Фальшивыми были только родинки, но не слова о любви. Что касается трех женщин, что вы видели, то все они есть во мне. Родилась я воином, но случалось мне и лихим ремеслом промышлять, и носить покрывало знатной дамы. Если таково будет ваше желание, верну я вам ваши браслеты и больше никогда на вашей дороге не встану.
— Что ж, — сказал старший Фиаха. — Видно, на роду нам написано любить одну женщину. Садись и раздели с нами трапезу и ложе.
Стала Ашурран жить с братьями в одном шатре, и с тех пор они не разлучались, вместе ходили в бой и в дозор, и была сильна их любовь друг к другу, как вода в половодье. Но кто может спорить с роком? Недолгим было их счастье.
В одном сражении случилось так, что Ашурран в горячке боя вырвалась вперед, рубя шигуней налево и направо, и тут убили под ней коня. Спрыгнула она на землю, закрываясь щитом, и кольцо врагов сомкнулось вокруг нее. Увидев это, закричали разом братья, будто соколы, бросающиеся на добычу, и стали пробиваться к ней. Один из шигуней готов был уже поразить Ашурран копьем, но тут Фиаха закрыл ее своим телом, и вошло ему копье под нагрудник и вышло из спины. Захлебываясь кровью, сказал он:
— Нет судьбы почетней, чем умереть за свою землю и свою женщину!
И с этими словами умер Фиаха.
Испустили тогда оба брата горестный крик, будто чайки над гибнущим кораблем, и с удвоенной силой принялись рубить врагов. Но тут сломался меч в руке Фианы, и поразил его шигунь в сочленение доспеха. Зашатался Фиана и рухнул на землю, как подрубленное дерево. Закричал Фиахна, как раненый зверь, отбросил щит свой в сторону, подобрал с земли меч и принялся рубиться двумя руками, стоя спиной к спине с Ашурран. Так они сражались, пока не подошло подкрепление, и много раз были ранены оба, с ног до головы покрывшись своей и чужой кровью.
Когда закончился бой, упал Фиахна на колени над телами своих братьев. Ни слезинки не выкатилось из глаз его, но сердце плакало кровавыми слезами.
— Исполнилось пророчество, — сказал он. — Мои братья мертвы, и мне не дожить до рассвета, слишком тяжелы мои раны. Прощай, Ашурран, и знай, что я ни о чем не жалею, только о том, что отстал от моих любимых братьев на этом славном пути.
И с этими словами он вырвал из груди наконечник стрелы и пал бездыханным рядом с телами братьев. Глаза его навеки закрылись.
Так погибли Фиаха, Фиана и Фиахна из Киарана.
Ашурран насыпала на могиле братьев высокий курган и по аррианскому обычаю похоронила с ними оружие, коней и собак. Три месяца и три дня они были вместе, и втрое дольше оплакивала их Ашурран, не сходясь ни с женщиной, ни с мужчиной.
23. История Матолви по прозвищу Бычий Рог
Жарко приходилось войскам киаранского князя. Варвары с гор напирали нескончаемой лавиной, и на место каждого убитого десять новых вставали. Княжеское войско таяло, будто ледник под холодным горным солнцем, по капле, но неуклонно. Взамен убитых сотников и тысяцких стали даже женщин ставить, чего никогда раньше не бывало. Дрались они с врагом остервенело, защищая свою землю не хуже мужчин, и среди воинов снискали уважение. Превыше всего прославилась твердой рукой Ашурран, ненавистью пылавшая после гибели трех своих возлюбленных.
Между тем война затягивалась, и конца ей не было видно. Тогда король Юнана прислал в княжество Киаран своего военачальника с большим войском.
Военачальник короля Матолви Бычий Рог был мужчина рослый, с могучими ногами и руками, грудью, как осадный щит, и голосом зычным, как звук боевого рога. Одни говорили, что именно потому получил он свое прозвище. Другие возражали, что зовется он так, потому что всегда носит с собой огромный бычий рог, окованный серебром, однако не для того чтобы трубить в него во время битвы. "На это и моего собственного голоса хватит!" — хвалился он. В рог он требовал на пирах налить доверху пенного эля или хмельного вина и осушал, не отрываясь. Иные же говорили, что прозвище дано ему потому, что он голыми руками мог вырвать рог у быка. Рассказывали, что десяти лет от роду был он хилым и болезненным ребенком. Тогда взял Матолви новорожденного бычка и занес его на высокую сторожевую башню, на сто пятнадцать ступенек. И стал так поступать каждый день, а иногда и дважды в день. Поначалу тяжело ему приходилось. Но бычок рос, и вместе с ним росла сила Матолви. И в пятнадцать лет он играючи брал на плечи рослого быка и заносил на башню. Вот каков был военачальник короля Матолви Бычий Рог!
Был он славен не только телесной силой, но и силой ума, и силой воинского духа. Не одну битву выиграл он для своего короля; среди прочего знаменит он был тем, что покорил племена белгов и тарнов, населяющих остров Белг, и собрал с них огромную дань золотом, серебром, оружием и мехами. Так он пришелся по сердцу воинственным племенам Белга, превыше всего ценящим доблесть да удальство, что не держали они на него зла за поражение, охотно пировали с ним и охотились.
Прибыв в Киаран, устроил он смотр княжеским войскам. Проезжая мимо строя, приметил он Ашурран в алом плаще тысяцкого и сказал так:
— Видно, совсем плохи дела в Киаране, если уж девиц в войско набирают. Откуда у тебя красный плащ, милая, или с любовником в темноте обменялась ненароком?
— Был он раньше белым, да кровью врагов окрасился, — не моргнув глазом, отвечала Ашурран.
А надо сказать, что белые плащи тогда только военачальники да князья носили.
Усмехнулся Матолви при виде такой дерзости и подъехал поближе.
— За какие заслуги пожаловали тебе звание тысяцкого? — спросил он уже более приветливо. — Не за то ли, что в одиночку удержала Эссилтскую переправу?
— Нет, не за то. За то, что я в одиночку удержала Эссилтскую переправу, было пожаловано мне звание сотника. А звание тысяцкого пожаловано мне за то, что убила я в поединке вождя шигуней Ахсаргату.
— Быть того не может! — вскричал в удивлении Матолви. — Слышал я, что Ахсаргата — богатырь, каких мало!
— Что ж, мало таких богатырей, как Ахсаргата, а таких, как я, Ашурран, дочь Аргамайды, в этом мире и вовсе нет! — гордо ответила воительница.
— Вижу я, что без меры ты дерзка, девушка! Посмотрим, так ли остер твой меч, как язык!
И велел ей выйти на поединок с одним из своих тысяцких.
— Разве по чести биться друг с другом, когда враг у ворот! — сказала презрительно Ашурран. — А чтобы не думал ты, будто я струсила, сделаем вот как. Неподалеку отсюда, на горе засел отряд варваров. Оттуда они обстреливают из луков наши ряды, а на нападающих сбрасывают камни. Я возьму полсотни человек и пойду приступом с юга, а лучший из твоих воинов с полусотней солдат — с севера. Кто из нас первым вступит на вершину, тот и лучший.
Матолви хлопнул себя по бедру, глаза его загорелись.
— Ради такого дела сам я пойду, никого посылать не буду. Посмотрим, каковы в бою киаранские девицы.
Любил королевский военачальник подобные авантюры, и не было еще случая, чтобы он кого-то из своих воинов послал на опасное задание, а сам остался в стороне.
Вылазку назначили на следующую ночь. В предутренний час двинулись сто человек на штурм, скрытно перебегая между камнями, половина с южного склона, половина с северного. Воины мигом очистили гору от варваров, только на вершине еще пряталось несколько человек, постреливая из луков. Матолви выставил своих лучников для прикрытия, сам с несколькими самыми опытными солдатами стал подниматься на вершину. С десяток варваров они убили, кого метательным ножом, кого копьем, кого врукопашную, тут и перестали сыпаться черные стрелы.