Опустила Ашурран руку, не нанеся удара, и ушла, оставив демона прикованным. Но на следующую ночь снова она была в усыпальнице, снова расплачиваясь своей кровью за ласки демона, и с тех пор почти каждую ночь проводила с ним.
Со временем, верно, добился бы демон смерти воительницы. Стала она бледнеть и худеть. Заметив это, чародейка Леворхам заподозрила неладное. Проследив за Ашурран, узнала она ее тайну. Приказав поставить в усыпальницу зеркала, провела она туда солнечный свет, смертельный для демона, и умер юноша Меддви во второй раз, взывая к воительнице Ашурран и проклиная ее.
— Черное дело совершила ты, Ашурран, и не будет тебе отныне удачи, — сказала Леворхам.
— Зато я беременна от бессмертного мужа, и скоро придет мне срок рожать.
Однако Ашурран родила не дочь, а сына, рыжего и зеленоглазого. Так напоминал он своего умершего отца, что сама Ашурран, забывшись, иногда называла его Меддви. В нем словно бы соединились кротость его отца и блудливость демона, так что временами был он ласковым и нежным юношей, а временами коварным соблазнителем, и жертвами его чар пали многие из слуг и друзей Ашурран, и даже ей самой, презрев кровные узы, строил Мадхава глазки. Когда же ночью пробрался он в опочивальню Ашурран, терпение воительницы иссякло. Приказала она отослать Мадхаву как можно дальше и никогда его имени не упоминать. Так с ним и поступили, и неизвестно, что с ним стало впоследствии.
48. История Индры Ашурранида
Пришла пора поведать о первенце и наследнике Ашурран.
Рассказывают, что долго не могла воительница разрешиться от бремени, изнемогая от родовых схваток. Тогда приказала она положить у колен своих обнаженный меч и боевое знамя, по аррианскому обычаю. И как только это было сделано, ребенок родился.
Вызвала Ашурран надежного человека по имени Кимона и поручила младенца его заботам. Был этот Кимона сотником в киаранском войске и сражался под началом Ашурран против варваров и эльфов, в битве же Аланн Браголлах потерял ногу и покинул военную службу. На деньги, данные ему воительницей, купил он дом с виноградником в Аолайго, подыскал кормилицу и стал воспитывать ребенка, как строгий, но справедливый отец.
Индра рос не по дням, а по часам, в полгода выглядел годовалым, научился ходить и говорить; в два года был как пятилетний, в пять — как десятилетний. С пяти лет Кимона стал учить его держать оружие и садиться в седло, и про себя не уставал дивиться его успехам, хотя был скуп на похвалу, не желая избаловать мальчика. "Воистину это сын Ашурран!" — думал он, глядя, как ловко мальчик управляется с детским мечом или копьем, как учится стрелять из лука и кидать аркан.
С детских лет отличался Индра красотой и умом, силой духа и силой телесной. Был он черноволос, как мать, но кожу имел не смуглую, а белоснежную, как лепестки лилии. Глаза его под черными ресницами были фиолетово-синие, как небо в грозу; и в минуту гнева становились сапфирово-синими, а в минуту нежности — как чистой воды аметист. Лицо его поражало совершенством черт, а тело — стройностью и соразмерностью членов.
Кимона каждый месяц посылал Ашурран известия о сыне, она же не рисковала его навещать, иначе каждый бы догадался, глядя на нее рядом с Индрой, об их родстве. Старый сотник преданно хранил тайну и воспитывал Индру, как собственного сына, тот же всегда считал его отцом.
Когда Индре исполнилось четырнадцать лет, Кимона привез его в Кассандану и поставил перед лицом Ашурран. Самолично испытала она юношу и осталась им довольна. Был он силен и ловок, и хоть еще не в совершенстве владел мечом и копьем, чувствовались в нем задатки великого воителя. Недолго думая, Ашурран взяла его к себе в оруженосцы, чтобы присмотреться к нему и узнать поближе. О том, что она мать ему, решила пока не говорить, чтобы не загордился юноша и чтобы не был на особом счету в войске.
И так нашлось много недовольных милостью, которую оказала королевская военачальница сыну безродного сотника. Злые языки говорили: "Верно, приблизила она его к себе за красивые глаза и сладкие губки, и придется ему прислуживать ей не только на поле боя, но и на ложе". Слыша такие речи, гневался Индра, ибо унаследовал горячую кровь матери и ее безмерную пылкость; и немало пришлось ему драться на кулаках и на учебном оружии, чтобы замолчали завистники.
Какое-то время смотрел он с подозрением на Ашурран, ожидая, не зазовет ли она его к себе в спальню, и раздумывал, как ему поступить, если такое случится. Говорили про нее, что не прощает она отказа от мужчины. А кроме того, поголовно все юноши Юнана восхищались Ашурран и ее подвигами и не отказали бы ей ни в чем, а почитали бы за великую честь, если бы она обратила на них внимание. Однако опасения Индры оказались напрасны, и успокоился он, считая, что воительница взяла его к себе на службу только из-за силы его и мастерства.
Во многих боях участвовал Индра с Ашурран — и с варварами, и с Верлуа, и с Киараном, и с вольными городами, и с эльфами. Недолго проходил он в простых оруженосцах. Был и хорунжим, и вестовым, и дозорным. За боевые заслуги сделала его Ашурран сотником, а потом и тысяцким, и давала ему самые важные и ответственные задания. Достигнув двадцатитрехлетнего возраста, он уже ее заместителем стал и водил войска в бой, как в былые времена Ашурран, и наблюдала она с тайной радостью за сыном, гордясь его посадкой в седле, его статью и молодецкой удалью. Однако же никак не могла Ашурран набраться смелости и открыться ему, ведь спросил бы он: "Почему сразу не сказала?" И затаил бы в душе обиду. "Пусть идет, как идет, — думала Ашурран. — Может быть, представится удобный случай, и я ему все расскажу".
Случилось так, что в одном бою Древние отступили столь поспешно, что бросили обоз и раненых. Первым туда прискакал Индра и увидел: все раненые добиты ударом в грудь, как принято у эльфов, чтобы не попали они в руки врагов. "Легкая смерть" называли это Древние. И высокий эльф в одежде воина держит за волосы юношу-эльфа в белой лекарской мантии, готовясь перерезать ему глотку. Не стал Индра долго раздумывать, а сдернул с плеча лук, наложил стрелу, спустил тетиву, и воин опрокинулся навзничь со стрелой в глазнице. Юноша-эльф в страхе закрыл лицо рукавом. Спешившись, Индра силой его руки отвел — и залюбовался. Прекрасен был юноша и лицом, и телом, так что глаз не отвести. Индра связал ему руки его же поясом и приказал доставить в свой дом в Кассандане вместе с остальной добычей. И никто не видел пленного эльфа, кроме нескольких доверенных лиц.
В доме Индры окружили пленника заботой и вниманием, омыли его тело, умастили благовониями, одели в шелка, украсили серебром и жемчугом. Вел он себя послушно и кротко, глаз не поднимал и ни слова не произнес по эльфийскому обычаю.
Вернувшись из похода, Индра держал эльфа постоянно при себе, как отраду для глаз и утеху для прочих чувств. И лелеял он тайную надежду, что рано или поздно удастся ему приручить эльфа и склонить его к любви, хоть и считалась однополая связь грехом по понятиям Древних. Ведь и диких зверей приручают терпением и лаской; и памятна всем была история Афагду, да и не единственным он был, кому удалось завоевать любовь эльфа или эльфийки.
Не решался, впрочем, Индра ничего предпринять, только изредка осмеливался прижать к губам прядь волос эльфа, руку стиснуть или посадить к себе на колени. Не сопротивлялся эльф, но и не поощрял его ласки, только заливался румянцем. Был он подобен надломленному деревцу, птице с перебитым крылом.
Индра же был во хмелю невоздержан и груб; однако ни разу не покушался он на честь эльфа и не пытался силой принудить его к любви.
Как-то раз зашла Ашурран в гости к Индре, как было между ними заведено, чтобы выпить и поговорить о делах. И случилось так, что выглянула она из окна и увидела в саду пленника Индры. День был пасмурный, но в этот миг прихотью ветра тучи разошлись, и солнечный луч упал на юношу, озарив его с ног до головы, будто желая почтить его красоту.
Побледнев, отступила от окна Ашурран и долго молчала, потом спросила как бы между прочим: