— Возле Джакаты. На острове только два города — Джаката и Малаз. В Малаз меня посылали всего на одно лето. Учиться. Я готовилась стать жрицей. Прошу тебя, Бенет, спроси Гебория. Он подтвердит.
— А ну-ка, скажи, как называется самая бедная часть Малаза?
— Самая бедная?
— Говори! — зарычал Бенет.
— Я не знаю. Храм Фенира находится неподалеку от гавани. Может, она и есть самая бедная? И еще я помню какие-то трущобные предместья на Джакатской дороге. Бенет, я же была там совсем недолго! Я и Джакату почти не видела — нам не позволялось выходить в город… Прошу тебя, Бенет! Почему ты на меня рассердился? Я же делала все, что ты велел. Я ложилась с твоими друзьями, позволяла тебе торговать мною. Я была для тебя выгодным товаром…
Бенет ударил ее снова. Ему больше не требовались ее ответы. «Короля» Макушки уже не интересовало, лжет она или говорит правду. Саварк унизил его на глазах этой девки, и теперь вся ярость и вся досада достались Фелисине. Он бил ее молча и сосредоточенно. После первого же удара Фелисина упала и сжалась в комок. Прохладная пыль казалась ей целительным бальзамом, помогавшим справляться с болью. Фелисина пыталась сосредоточиться на дыхании. Превозмогая боль, она делала вдох, потом медленно, как можно медленнее, выдыхала. Пока воздух покидал ее легкие, боль притуплялась.
Постепенно она сообразила, что Бенет ее уже не бьет. Возможно, он ударил ее всего несколько раз, а потом ушел. Она лежала одна. Над головой темнело сумеречное небо. Где-то вдали слышались голоса и потом стихали.
Когда Фелисина очнулась, было совсем темно. Должно быть, она потеряла сознание, пытаясь доползти до конца закоулка. В двух десятках шагов чадили факелы, освещавшие Работную дорогу. По дороге двигались какие-то люди. Фелисина так и не разобрала, кто именно — каторжники или солдаты. Их крики пробивались сквозь нескончаемый звон в ее ушах. Воздух отвратительно пах дымом. Фелисина решила ползти дальше, однако вновь потеряла сознание.
В следующий раз ее разбудила прохладная мокрая тряпка, лежавшая на лбу. Фелисина открыла глаза. Над ней склонился Геборий. Историк внимательно разглядывал ее зрачки.
— Девочка, ты меня слышишь? — спросил Геборий.
У Фелисины болела челюсть; спекшаяся кровь мешала разлепить губы. Она кивнула и только сейчас увидела, что лежит на своей койке.
— Я сейчас смажу тебе губы. Постарайся держать рот открытым. А потом дам воды.
Фелисина опять кивнула. Кое-как зажав левой культей тряпку, Геборий смочил ее маслом и принялся протирать окровавленные губы Фелисины. Попутно он рассказывал ей о последних событиях.
— Ну и ночка вчера была. Бодэн сбежал из тюрьмы, а чтобы отвлечь от себя внимание — поджег несколько домов. Он прячется где-то в пределах Макушки. Больше негде. На Жу-чихе сразу выставили кордон. Солдаты следят за Утопкой на случай, если Бодэн вдруг попытается бежать через озеро и преодолеть стену. Пока оттуда никаких новостей. Саварк пообещал награду тому, кто возьмет Бодэна живьем. Наш герой убил троих его стражников, но, думаю, дело не только в этом. А ты как считаешь?
Фелисина молчала.
— Когда Бенет утром сказал, что ты пропала, меня это сразу насторожило. Я едва дождался полудня и стал донимать его расспросами. По его словам, он в последний раз видел тебя вчера вечером у Булы. Еще он сказал, что прогнал тебя, поскольку ты уже никуда не годишься и дым дурханга заменяет тебе воздух. А этот подлец забыл, кто пристрастил тебя к зелью? Пока он говорил, я смотрел на его пальцы. И знаешь, что я заметил? Следы зубов! Значит, Бенет кого-то бил, и обороняющийся его укусил. Я ушел от него и стал думать, где тебя искать. Прополку я кончил еще утром. Никто за мной не следил. И я решил пройтись по закоулкам Макушки. Честно говоря, уже не думал, что найду тебя живой.
Фелисина оттолкнула его руку. Она с трудом открыла рот. Смазанные губы саднили. Морщась от боли, она едва выговорила:
— Бенет…
Геборий сердито посмотрел на нее.
— Чего тебе от него нужно?
— Передай ему… от меня… скажи… я прошу… прощения.
Историк медленно отодвинулся от нее.
— Пусть он… меня… не прогоняет… Скажи ему… Пожалуйста.
Геборий встал.
— Тебе надо отдохнуть, — каким-то не своим голосом произнес он и исчез из ее поля зрения.
— Дай воды, — простонала Фелисина.
— Дам, когда поспишь.
— Не могу… спать.
— Почему?
— Не засну… без трубки. Не засну.
Старик опять склонился над нею.
— У тебя поранены легкие. И несколько ребер сломано. Какая трубка? Чай с дурхангом сгодится?
— Сделай покрепче.
Она закрыла глаза и слушала, как Геборий наливает воду.
— Хорошую сказку ты придумала, девочка, — сказал Геборий. — Подкидыш! Тебе повезло, что я почти сразу тебя нашел. Думаю, теперь Бенет тебе поверит.
— А зачем… ты мне… все это… рассказываешь?
— Да, наверное, затем, чтобы тебя успокоить.
Зажав культями миску с растворенным зельем, Геборий поднес ее к губам Фелисины.
— Может, он простит тебя и снова возьмет под свое крылышко.
— Я… я не понимаю тебя, Геборий.
Он смотрел, как Фелисина жадно пьет настой дурханга.
— Конечно не понимаешь, — тихо произнес старик.
Песчаная буря накрыла западные склоны Эстарских холмов и теперь с завыванием неслась к береговой дороге. Полуостров почти не знал песчаных бурь, но уж если они налетали, то успевали наделать немало бед. Калам это знал. Сейчас ему нужно было поскорее съехать с дороги. Местами она слишком близко подходила к прибрежным скалам, а они могли не выдержать напора ветра и обрушиться.
Калам свернул с насыпи, направив коня в западину. Мускулистому, норовистому животному это очень не понравилось.
— Можно подумать, что ты разгуливал только по дворцовому саду, — проворчал ассасин.
Конь упирался; его ноги тонули в горячем песке. Он дергал шеей, мотал головой, однако всадник был неумолим.
В полутора лигах от этого места, на берегу речки, которая летом обычно полностью высыхала, стояла Ладронская крепость. Каламу очень не хотелось там появляться. Весь гарнизон крепости состоял из малазанцев. Калам рассчитывал объехать крепость стороной, а затем вернуться на дорогу и ехать дальше на юг. Проклятая буря спутала ему все расчеты.
Охристая завеса поглотила холмы. Вокруг заметно потемнело. Вместе с Каламом от бури стремительно убегали ризанские ящерицы. Ассасин пришпорил коня, пустив его галопом.
Теперь от кромки бури их отделяла какая-то сотня шагов. Ветер закружил столб песка и понес прямо на Калама. Хуже всего, что вместе с песчаными струями в вихрь попадали довольно увесистые камни. Рев ветра становился все оглушительнее. До столкновения с вихрем оставалась пара минут.
На охристом облаке Калам заметил серое пятно. Он резко натянул поводья, сбив жеребца с галопа. Конь недовольно заржал и остановился.
— Еще спасибо мне скажешь, — проворчал Калам. Серое пятно было не чем иным, как скоплением чиггеров — пустынных блох. Если кто и любил песчаные бури — так только они. Ветер подхватывал этих кровожадных тварей и нес туда, где могла оказаться добыча. Самое скверное, что вблизи чиггеры были почти прозрачными и заметить их удавалось только на расстоянии.
Серое пятно понеслось дальше. Калам с конем остались, застигнутые вихрем.
Жеребец перебирал ногами, силясь удержаться на месте. Вокруг господствовал только один цвет — пыльно-охристый цвет песчаной бури. Калам что есть силы натягивал поводья, не позволяя коню становиться на дыбы. Но и задерживаться на одном месте тоже было опасно. Пустынные племена, изучившие нрав песчаных бурь, знали: безопаснее всего медленно двигаться вместе с бурей. Калам опустил капюшон и обмотал лицо шарфом, оставив лишь узкую щель для глаз. Ассасин припал к конской шее и протянул руку, защищая левый глаз жеребца от песка и камней. Потом он тронул поводья.
Калам не знал, сколько времени они двигались почти вслепую, окруженные стеной летящего песка. Вдруг конь зафыркал и встал на дыбы. Под копытами хрустело и трещало, будто жеребец ступал по сухому хворосту. Но это был не хворост. Калам глянул вниз. Так и есть — человеческие кости. Целое кладбище, взрытое песчаной бурей. Калам, как мог, успокаивал фырчащего коня. Их по-прежнему окружала охристая стена. Что ж, надо ехать дальше. Вид раскиданных костей и черепов удручающе действовал и на Калама.