Скрипач поднял глаза к звездам. Пустынные звезды, яркие и… кровожадные.
— В Анту ведут разные дороги. Нам нужно найти ту, по которой еще никто не ходил. Может, мы ее вообще не найдем, но мы будем искать. С Каламом или без него. Одному Клобуку известно, умно мы поступили или сглупили. Кто знает, парень: может, разделение путей окажется мудрейшим решением. Так у нас больше шансов, что хоть кто-то пройдет эту дорогу до самого конца.
— А если Калама убьют в пустыне? — огрызнулся Крокус. — Кто тогда станет палачом Ласэны? Ты? Храбрый сапер, один из «сжигателей мостов»! Я теперь не знаю, как тебе верить, Скрипач. Мы ведь хотели проводить Апсалару в ее родные края. Или уже и это отпало?
— Не дави на меня, парень, — холодно ответил ему Сапер. — Когда ты развлекался на даруджистанских улицах, лазая по чужим кошелькам, я попадал в такие переделки, что тебе и не снилось. Ты уже не настолько мал, чтобы твои слова простились, как детская болтовня.
На соседнем дереве зашевелились ветви, и оттуда высунулась мордочка Моби. Он висел на одной руке. В зубах у него билась пойманная ризанская ящерица. Поблескивая глазками, Моби принялся за свой ужин.
— Когда мы вернемся на Квон Тали, — продолжал Скрипач, — у нас будет столько сторонников, что ты не поверишь своим глазам. В жизни нет ни незаменимых, ни совершенно бесполезных. Нравится тебе, парень, или нет, но пора взрослеть.
— Напрасно ты считаешь меня безмозглым юнцом! Я чувствую: вам с Каламом ваш замысел важнее всего, и ты продумал запасной ход. Я говорю не про Быстрого Бена. Калам — умелый ассасин. Он сумеет расправиться с Ласэной. А если Калам не доберется до императрицы — тоже не беда. Есть другое орудие, служившее покровителю ассасинов, которого ты назвал Веревкой. Ты рассчитываешь, что в Апсаларе проснутся ее прежние страшные навыки. Она мечтает забыть о них, но ты не даешь. И сопровождать ее домой вы с Каламом вызвались не потому, что «задолжали» ей. Вам и тогда было все равно, найдет она своего отца или нет. Девчонка из рыбачьей деревни вам не нужна. Вам нужен хладнокровный, безотказный убийца.
Скрипач молча смотрел, как Моби аппетитно хрустел косточками ризанской ящерицы. Когда последний кусок скрылся в глотке крылатой обезьянки, сапер сказал:
— Я не лазаю в такие дебри. Я привык действовать по наитию.
— Хочешь сказать, тебе и в голову не приходило разбудить в Апсаларе убийцу?
— Мне? Нет.
— А Каламу?
Скрипач пожал плечами.
— Может, Быстрый Бен… Он мастак придумывать такие штучки.
— Я так и знал! — торжествующе воскликнул Крокус. — Не надо считать меня дураком.
— Клобук тебя накрой, парень! Никто и не считает тебя дураком.
— Учти, Скрипач, я не позволю, чтобы кто-то из вас толкнул Апсалару в ее прошлое.
Кивком головы сапер указал на Моби.
— А этот бхокарал — он действительно был духом-хранителем твоего дяди? Но если Мамот мертв, почему Моби никуда не исчез? Я хоть и не маг, однако знаю: такие твари магически связаны со своими хозяевами.
— Не знаю.
По тону его голоса Скрипач понял: Крокус догадался, куда он клонит.
— Мне, знаешь ли, тоже в голову не приходило раздумывать над особенностями Моби, — продолжал Крокус. — Возможно, он — просто домашняя зверюшка. Тебе же лучше, чтобы это так и было. Я уже сказал, что не позволю помыкать Апсаларой. Но если Моби и впрямь — дух-хранитель моего дяди, тебе придется иметь дело не только со мной.
— Я никуда не собираюсь толкать Апсалару. А тебе, Крокус, пора оставить детские замашки. Рано или поздно ты поймешь, что не можешь решать за Апсалару. Она поступит так, как решит сама, и тебя не спросит. Может, Веревка уже и не властен над нею. Но навыки, которые он укоренил в этой дочке рыбака, остались. Они вросли ей в кости.
Скрипач медленно повернулся к Крокусу.
— И что, если она вспомнит про них и решит пустить в ход?
— Это невозможно, — возразил Крокус, только прежней уверенности в его голосе уже не было.
Он махнул крылатой обезьянке, и Моби плюхнулся ему в руки.
— Как ты его назвал? Бхо… бхок…
— Бхокарал. Моби здесь тоже дома. Семиградие — родина этих тварей.
— Ну и ну!
— Идем-ка спать, парень. Завтра мы уезжаем.
— И Калам тоже.
— Да. Но наши пути не пересекутся.
Крокус побрел в дом. Моби цеплялся за него, как малый ребенок.
«Что-то мне никуда не хочется ехать», — подумал Скрипач.
Неподалеку от Караванных ворот была площадь, где собирались путники, покидавшие Эрлитан. Большинство отправлялось на юг по насыпной дороге, которая тянулась по берегу залива, повторяя все его очертания. При малазанцах эту дорогу замостили. Там было достаточно деревень и сторожевых постов. Дорога хорошо охранялась вплоть до самого последнего времени, когда наместник Эрлитана стянул все войска для охраны собственной персоны.
Из разговоров с торговцами и караванными стражниками Скрипач узнал, что после ухода войск разбойники не торопились показываться на дорогах. Нападать на караваны решались только самые отчаянные, но таких можно было пересчитать по пальцам. Тем не менее владельцы караванов не желали рисковать. Число наемной стражи возросло более чем вдвое.
Отправляясь на юг, троим малазанцам было бессмысленно выдавать себя за торговцев. На это требовались деньги; к тому же торговцы не могли ехать без товара. Оставалась другая возможность — нарядиться паломниками. Паломничество в каждом из Семи священных городов было самым почитаемым на континенте. Корни этой традиции уходили в далекое прошлое. Паломников уважали все; ни враждующие племена, ни разбойники не осмеливались посягнуть на их имущество и жизнь.
Скрипач сохранял обличье гралийца, играя роль стража и проводника у Крокуса и Апсалары. Они изображали пару новобрачных, решивших посетить священные города и заручиться благословением Семи небес. Считалось, что такое паломничество делает семейные узы по-настоящему крепкими и счастливыми. Скрипач выбрал себе норовистую лошадку гралийской породы, которая чуть ли не с первой минуты возненавидела седока. Для Крокуса и Апсалары были куплены чистопородные эрлитанские лошади. Помимо них для путешествия купили еще трех запасных лошадей и четырех мулов.
Калам уехал на рассвете, скупо простившись со Скрипачом и остальными. Накануне они с сапером крупно поспорили. Скрипач понимал: Каламу не терпится измазать Ласэну в крови семиградского мятежа. Однако мятеж был чреват непредсказуемыми последствиями и для империи, и для того, кто взойдет на ее трон. Давние соратники едва сдерживались, чтобы не сцепиться. На душе у Скрипача остался горький осадок. Он чувствовал себя обманутым.
Нет, они не просто вспылили и наговорили друг другу резкостей. Их пути разошлись. Пусть не сразу, но Скрипач это понял. Общего дела, связавшего и сдружившего их, больше не было. Никогда еще сапер не чувствовал себя таким одиноким и потерянным.
Их «паломнический караван» покидал Эрлитан одним из последних. Скрипач решил еще раз проверить упряжь на мулах. В это время послышался цокот копыт. На площадь въехал отряд из шести «красных мечей». Скрипач взглянул туда, где возле своих лошадей стояли Крокус и Апсалара. Поймав взгляд парня, он покачал головой и стал подтягивать ремни упряжи. Отряд разделился; каждый из «мечей» направился к одному из караванов. Усилием воли Скрипач заставил себя не оборачиваться. Он вел себя как настоящий гралиец, пускающийся в путь. Дорога случайностей не прощает, а потому надежность упряжи была ему важнее каких-то задир на конях.
— Эй, гралиец!
Скрипач сплюнул, как делали все гралийцы, встречаясь с «малазанскими шавками», затем медленно обернулся.
Всадник тоже знал, что означает этот плевок. Из щели забрала на Скрипача глядели злые черные глаза.
— Когда-нибудь «красные мечи» очистят окрестные холмы от гралийцев, — прошипел он, оскалив почерневшие зубы.
Скрипач лишь хмыкнул.
— Если ты имеешь что-то мне сказать, говори, всадник. Солнце уже высоко, а у нас впереди длинный путь.