Выбрать главу

— Чепуха! — гневно возразила госпожа Гэсана. — С нами должны обращаться учтиво. Императрица просто обязана уважать наше происхождение.

Разбойник в очередной раз хмыкнул.

— Ох, старуха! Если бы глупость считалась преступлением, тебя бы схватили еще давным-давно. Жрец, хоть и бывший, прав. Далеко не все из нас добредут до сходней невольничьих кораблей. Путь по Колоннаде станет нашей бойней.

Он сощурился на стражников.

— Но запомни: Бодэн не позволит, чтобы его растерзала толпа оборванцев.

У Фелисины от страха свело живот. Перебарывая дрожь, она спросила:

— Бодэн, вы не против, если я буду держаться поближе к вам?

Разбойник смерил ее взглядом.

— Ты малость толстовата для меня, если говорить правду. — Он отвернулся. — Но можешь держаться поближе. Мне-то что?

Бывший жрец Фенира наклонился к Фелисине.

— Учти, милая девушка: твоя противница вряд ли решила просто попугать тебя. Скорее всего, сестра захочет убедиться…

— Адъюнктесса Тавора мне больше не сестра, — перебила его Фелисина. — По приказу императрицы она отреклась от нашего Дома.

— Но даже в этом случае я не исключаю личного сведения счетов.

— А откуда вам все это известно? — нахмурилась Фелисина.

Свои слова лысый человек предварил легким насмешливым поклоном.

— Я прошел богатую школу жизни. Сначала вор, потом жрец, теперь историк. Я прекрасно знаю, в каком тяжком положении нынче оказалась родовая аристократия.

Фелисина уставилась на него во все глаза, ругая себя за недогадливость. Даже Бодэн, явно слышавший их разговор, с любопытством подвинулся ближе.

— Так ты — Геборий? Геборий Легкокрылый?

Геборий поднял изуродованные руки.

— Правда, крылышки мне успели подрезать.

— Так это вы переписали историю? — спросила Фелисина. — Обвинили знать в предательстве?

Геборий изогнул кустистые брови, делая вид, будто встревожен такими словами.

— Да хранят меня боги от подобных обвинений! Просто иной взгляд на исторические события. Всякий философ имеет на это право. Так говорил Дюкр на суде, выступая в мою защиту, да благословит его Фенир.

— Только императрица не захотела слушать никаких оправданий, — напомнил ему улыбающийся Бодэн. — Ты и по ней проехался. Назвал убийцей да еще имел наглость заявить, будто она скверно управляет империей.

— А ты, поди, читал какой-нибудь запрещенный памфлет?

Вместо ответа Бодэн заговорщически ему подмигнул.

— В любом случае, — продолжал Геборий, — твоя сес… адъюнктесса позаботится, чтобы ты добралась до невольничьего корабля. Я слышал… исчезновение твоего брата в Генабакисе подкосило вашего отца. А еще я слышал, будто бы твой брат замешан в государственной измене. Эти слухи и настропалили твою сестру. Решила смыть позор с вашего рода. Или я ошибаюсь?

— Нет, Геборий, вы не ошибаетесь, — с горечью подтвердила Фелисина. — Мы с Таворой разошлись во мнениях, и теперь вы видите результат.

— Во мнениях по поводу чего? — спросил историк. Фелисина промолчала.

Цепь арестантов неожиданно всколыхнулась, будто затронутая ветром. Караульные встали навытяжку и повернулись в сторону Западных ворот. Фелисина побледнела: на площадь въехала ее сестра Тавора, а ныне — адъюнктесса Тавора, унаследовавшая этот титул от погибшей в Даруджистане Лорны. Она восседала на породистом жеребце.

«Наверняка из наших конюшен», — подумала Фелисина.

Рядом с адъюнктессой ехала ее вечная спутница Тамбера — миловидная молодая женщина с волосами цвета меди. Никто не знал, откуда она родом, однако это не помешало Тамбере стать ближайшей помощницей Таворы. Следом за обеими женщинами двигалось два десятка кавалерийских офицеров и полк легкой кавалерии. Судя по необычному виду солдат, те явно были иноземцами.

— Забавно, ничего не скажешь, — пробормотал Геборий, разглядывая всадников.

Бодэн подался вперед и, поглядев на солдат, смачно плюнул.

— «Красные мечи». Защитнички имперских интересов.

Историк с нескрываемым любопытством обернулся к нему.

— Что, Бодэн, поносило тебя твое ремесло по белу свету? Может, и Аренскую гавань видел?

Разбойник с напускным безразличием пожал плечами.

— Пришлось. А потом, — добавил он, — в городе уже больше недели болтали об этих молодцах.

Ряды «красных мечей» зашевелились. Руки в кольчужных перчатках сжали оружие, остроконечные шлемы качнулись в сторону адъюнктессы.

«Тавора, сестра моя, неужели исчезновение нашего брата так сильно ударило по тебе? Неужели его прегрешения показались тебе настолько серьезными, что ты решила отомстить и ему, и всем нам? Но этого тебе показалось мало; ты захотела доказать свою безраздельную верность императрице, пожертвовав мамой и мною. Неужели ты не понимала, что любая дорога все равно оканчивается у врат Клобука? Маме повезло больше; сейчас она рядом со своим любимым мужем…»

Тавора бросила беглый взгляд на всадников, затем что-то сказала Тамбере. Помощница адъюнктессы послушно развернула свою лошадь в направлении Восточных ворот.

Бодэн в который уже раз хмыкнул.

— Выше нос! Час Алчущих кончился. Начинается «веселый час». Желаю вам дожить и до его конца.

Одно дело назвать императрицу убийцей и совсем другое — предугадать следующий ее шаг.

«Если бы только они прислушивались к моим предостережениям», — подумал Геборий, когда цепь арестантов тронулась и железо кандалов впилось ему в лодыжку.

Люди благородной внешности и утонченного воспитания в непривычных условиях всегда проявляли слабые стороны своей душевной организации. Они начинали призывать к милосердию и справедливости, вспоминали о незыблемости законов, без которых любое государство погружается в хаос. Для них это было проще, нежели оказать вооруженное сопротивление. Как ни странно, высокопарные слова разжигали ненависть бедноты куда сильнее, чем роскошное убранство домов.

Обо всем этом Геборий писал в своем трактате и теперь лишь горестно вздыхал, видя, сколь внимательно отнеслись к его словам императрица и ее новая адъюнктесса, желавшая быть совершенным орудием Ласэны. Чрезмерная жестокость ночных арестов, когда солдаты вышибали двери и вытаскивали своих жертв из постелей под вопли перепуганных слуг, стала первым и самым сильным потрясением для обреченной знати. Полусонных и полуодетых аристократов скручивали, заковывали в кандалы и заставляли стоять перед пьяным судьей и «присяжными» — сбродом, набранным с городского дна. Откровенная пародия на правосудие выбивала из жертв последние упования на уважительное отношение к арестованным. Она наглядно показывала, что никаких законов нет, а есть хаос и торжество низшей человеческой природы, опьяненной вседозволенностью.

Тавора хорошо знала мир, в котором выросла, знала слабые стороны родовой знати и беспощадно била по ним. Каждый час приносил обреченным новые потрясения и унижения. Что побудило новоиспеченную адъюнктессу быть столь жестокой? Ответа на этот вопрос Геборий не находил.

Как и следовало ожидать, столичная беднота с восторгом восприняла начавшиеся расправы над знатью. Сотни глоток выкрикивали здравицы в честь императрицы. Затем последовали тщательно подготовленные стычки. По аристократическому кварталу Анты прокатилась волна грабежей и убийств. Аресты знати не были поголовными; Ласэна намеренно оставляла пищу для глумления толпы и удовлетворения кровожадных инстинктов. Только напрасно чернь думала, будто ей теперь позволено верховодить в городе. Едва «выплески народного гнева» начали подходить к опасной черте, Ласэна распорядилась восстановить порядок. И все же императрица допустила несколько ошибок. Она воспользовалась случаем, чтобы расправиться с недовольными и вольнодумствующими и попутно зажать столицу в военный кулак. Империи нужно больше солдат, больше новобранцев, ибо только так можно защититься от вероломства аристократии, не оставляющей своих коварных замыслов. Конфискованного богатства вполне хватало для оплаты разбухающей армии. Однако этот решительный шаг, подкрепленный имперским декретом, обещал скорые вспышки жестокости в каждом большом и малом городе Малазанской империи.