Молодой гег кругов двадцати пяти, с толстенными очками на носу и толстенной пачкой бумаги в руках, почтительно приблизился к верховному головарю. Даррал прищурился и уставился на очки – эта вещь была ему незнакома. Он уже собирался спросить, что это еще за хрень такая, но подумал, что верховному головарю полагается знать все. Он рассердился и излил свое раздражение на стражников.
– В чем дело? Где обвиняемый?
– Прошу прощения, но обвиняемый – это я, – сообщил Лимбек, зардевшись от смущения.
– Ты? – нахмурился головарь. – А где твой Голос?
– С вашего разрешения, я сам буду своим Голосом, вашество, – скромно ответствовал Лимбек.
– Но ведь это же против правил! Не так ли? – спросил Даррал у стражников. Те ужасно удивились, что к ним обратились с подобным вопросом, и ничего не ответили – только плечами пожали. От этого вид у них сделался совершенно дурацкий. Головарь фыркнул и обратился к другой стороне:
– А где Голос Обвинения?
– Обвинительный Голос – это я, вашество, – ответила женщина средних лет. Ее пронзительный голос легко перекрывал грохот и гудение Кикси-винси.
– Скажите, разве это… – Головарь не смог подобрать нужного слова и махнул рукой в сторону Лимбека:
– Разве это дозволено?
– Вообще-то это не положено, вашество, – ответила дама, выйдя вперед и с отвращением глядя на Лимбека, – но придется с этим примириться. Честно говоря, вашество, мы просто не могли найти никого, кто согласился бы защищать обвиняемого.
– Ах вот как? – Лицо головаря просветлело. Видимо, разбирательство будет очень коротким. – Ну что ж, тогда продолжим.
Дама поклонилась, вернулась на место и уселась за стол, сделанный из
проржавевшего железного барабана. На ней были длинная юбка и блуза, аккуратно заправленная за пояс. Ее седеющие волосы были связаны в тугой узел на затылке. Прическа была сколота несколькими длинными булавками угрожающего вида. Она была вся какая-то замороженная и, к вящему ужасу Лимбека, напомнила ему его матушку.
Усевшись на свое место за другим железным барабаном, Лимбек почувствовал, что его начинает грызть совесть. Он внезапно заметил, что ужасно наследил на полу.
Голос Обвинения обратила внимание верховного головаря на гега, сидевшего рядом с ней.
– Главный жирец вызвался представлять в этом деле церковь, вашество, – сообщила обвинительница.
Главный жирец носил потрепанную белую рубашку с крахмальным воротничком, с чересчур длинными рукавами, короткие штаны, подвязанные у колен порыжевшими лентами, длинные чулки и легкие туфли. Он поднялся и с достоинством поклонился.
Верховный головарь кивнул и поерзал в своем кресле. Не так уж часто случалось, чтобы церковь присутствовала на суде, а тем более вызывалась поддерживать обвинение. Хотя ему следовало бы знать, что его шурин-святоша ввяжется в это дело: ведь нападение на Кикси-винси – это святотатство! Верховный головарь недолюбливал жирцов вообще, а своего шурина-в особенности. Он прекрасно знал, что его шурин полагает, будто справился бы с должностью верховного головаря куда лучше Даррала. Ну ничего, сегодня-то он, Даррал, не даст им случая убедиться в этом! Верховный головарь бросил ледяной взгляд на Лимбека, потом улыбнулся обвинению:
– Изложите суть дела!
Обвинительница сообщила, что «Служители, Объединившиеся ради Прогресса и Процветания» (она произнесла это название с нескрываемым отвращением) уже несколько лет мутят воду в небольших городах среди северных и восточных списков.
– Их предводитель, Лимбек Болтокрут, – известный смутьян. Он с детства доставлял своим родителям лишь горе и разочарование. Так, например, он научился читать и писать с помощью сбившегося с пути старого жирца.
Головарь не упустил случая бросить укоризненный взгляд в сторону главного жирца.
– Научил читать! Жирец! – возмущенно воскликнул Даррал. Читать и писать учились только жирцы – затем, чтобы нести народу Слово Менежоров, изложенное в Руководстве по Иксплутации. Предполагалось, что прочим гегам некогда заниматься всей этой ерундой. В зале суда послышался возмущенный ропот. Родители указывали детям на злосчастного Лимбека, предостерегая их от того, чтобы следовать по его тернистому пути.
Главный жирец покраснел и изъявил глубокую скорбь по поводу греха, совершенного его коллегой. Даррал улыбнулся, несмотря на то что голова у него трещала, и попытался сесть поудобнее. Это ему не удалось, но тем не менее ему все же стало легче при мысли о том, что он сумел отыграть одно очко в соревновании с шурином.