Максим был жизнерадостным человеком, веселым, оптимистичным, но иногда ироничным, настроенным скептически, едким, даже тихо издевающимся не столько над другими, сколько над самим собой, как тот Писаревич...»
***
Вернемся к мыслям, размышлениям молодого Горецкого о белорусской литературе, о ее состоянии, о ее задачах, будущем.
В 1914 г. создает он драматизированную повесть «Антон» и тогда же печатает свою статью «Мысли и размышления» (все это пишется еще до начала империалистической войны).
Драма «Антон»... Обычная белорусская деревня, какой знал ее Горецкий, обычные крестьяне и жизнь обычная, деревенская. Но затронута она уже и «цивилизацией», которую несут трактирщик и скупщик леса. Паны здесь какие-то очень анемичные, словно призраки прошлого, но все еще не отвалились, сосут трудовой пот. У пьяницы-лесника Автуха, панского угодника и подхалима, есть сын Антон, очень уж странный и ни на кого не похожий. Да, это тот Антон Жабон из соседней деревни Бель, который, «позвав детей своих, мальчика и девочку, к кресту у дороги, зарезал косой сына и страшно поранил себя, девочка убежала...» Так цитируется в драме газета, которая будто бы сообщила о случившемся.
Случай этот автору — молодому студенту стал известен из рассказов крестьян, которые, конечно, немало говорили о страшном происшествии в той местности.
Сначала был факт, случай, разговоры о нем. Драма создавалась с целью не просто передать ужасную историю, не просто «произведение» об этом написать а чтобы разобраться, понять: что же произошло, кто он такой, такой белорус-крестьянин, и что оно означает что обещает?..
Сразу же отметим, что Достоевский сильно ощущается в авторском осмыслении действительного события.
Сама уже попытка — от факта идти к глобальным обобщениям о целом народе, о национальном характере, к социальным прогнозам, даже пророчествам — это как раз манера, «замах» автора «Дневника писателя», автора «Братьев Карамазовых», «Идиота»...
Драма так и писалась, так и написана: с заботой, со стремлением не только дать свои психологические мотивировки случаю, создать жизненную ситуацию и т.д., но и увидеть за этим, показать глобальные сдвиги в общественной жизни, некую новую «философию» дня и день последующий...
На примере убийцы собственных детей?.. Но ведь Достоевский на отцеубийстве построил эпопею русского национального характера — «Братьев Карамазовых»!
Нужно быть Достоевским, чтобы на такое отважиться...
Конечно, так.
Однако рискнул и молодой талант, тоже не боясь, что «обидит» свой народ, потому что знал силу своей любви и уважения к нему, верил в серьезность и важность своих выводов. Знал, что раз жизнь такая, то литература не должна отводить глаза в сторону, нужно в самой жизни искать ответы...
Мы напоминали уже, что автор драмы «Антон» сразу крупным планом показывает, как «капитал», этот бандит с больших (европейских) дорог, начинает рыскать и по лесным стежкам-дорожкам Белоруссии.
Вот почему убил? Аморальность, зверства, всегда сопровождающие «первоначальное накопление»...
Нет, не будем спешить. Горецкий, если и видит здесь, показывает связь между одним и другим, то совсем обратную.
Нежелание соучаствовать в том, что делается и как делается в мире — вот что направляет руку белорусского крестьянина Антона к ужасной и бессмысленной расправе над самой жизнью. Это та самая духовность, которую Горецкий видит в крестьянине, полемически подчеркивает в своих статьях, в своих рассказах.
Духовность?.. А на собственных детей руку поднимает.
В том-то и была вся сложность художественной, идейной задачи, на решение которой отважился автор: показать, как положительное в общем человеческое качество, национальная черта крестьянина проявляется пока что уродливо, дико, бесчеловечно...
Однако катарсис должен быть жизнеутверждающим — вот чего хотел, добивался своей драмой и в самой драме молодой писатель молодой литературы.
Наверно, невозможного добивался?.. Опять же не будем спешить с выводами, снова почитаем саму драму.
«— А ты что за человек?
— Я не человек, я — пинчук».
Пословица-поговорка псевдо-полешуцкая, однако Горецкий пишет о своей Могилевщине и ведет спор не за полешука только, а за белоруса, за крестьянина белорусского вообще.
Как впоследствии Иван Мележ будет вести спор. Однако Мележ уже «исторически» оспаривает эту обидную поговорку в своей «Полесской хронике», как бы утверждая: не только сегодня нет (это теперь каждый видит), но и никогда не было в той поговорке правды!