***
Революция 1917 года, которую М. Горецкий ждал и угадывал — сначала февральская, а затем Октябрьская, ворвалась в жизнь как очистительная буря.
Для М. Горецкого 1917 год был ответом на многие мучительные вопросы жизни той поры.
Горецкий пережил и возненавидел империалистическую бойню, войну, он знал, о чем мечтают, к чему стремятся малоземельные крестьяне; его мучила, пусть и более «интеллигентская», но тоже большая забота — о судьбе национальной культуры, языка.
Революция ответила на эти вопросы, заботы: братаньем на фронтах, а затем большевистским манифестом о мире между народами, выступлениями рабочих, левой интеллигенции, крестьянства...
В «Комаровскую хронику» немного позднее попадут такие материалы, документальные записи:
«Летом вновь уехал он на позиции, на западный фронт, перед наступлением Керенского. Видел Прокоп на фронте Керенского, как он здоровался с солдатами, призывал наступать, ездил в автомобиле сквозь солдатскую толпу. В толпе кричали: «Мертвому свобода не нужна!»
Началось братание с немцами. Артиллерия стреляла по братающимся. Пехотинцы нападали на артиллеристов и били их...»
Это — глазами «Прокопа» (старшего брата Максима Горецкого Порфирия Ивановича).
А вот так видит «Лаврик» (младший брат — Гаврила Иванович):
«Лаврика вызвали по геометрии, но было не до геометрии... У всех приподнятое настроение. Бежит Устинов, подает Лаврику руку: «Поздравляю — царь отрекся...» Все — верят, не верят. Буйный восторг охватил Лаврика и всех. Но учителя осторожничали, вели себя сдержанно. Ученики собрались в классе рисования, читали газеты. Инспектор Пуйде не разрешал читать. Не слушались, не расходились. Лекции сорваны. Революция пришла!..»
«И вот — манифестация... Директор уговаривает разойтись... Произнес речь воинский начальник Лейтнер: за крестьян и всякую чушь. Выступал Креер: «Революция только начинается... Бескровных революций не бывает...» Молебны за павших революционеров. Евреи молились отдельно. Присяга Временному правительству. Весть, что Вильгельм в Германии убит. Крестьяне на рынке ничего не понимают.
12 марта ученики у себя на квартире уничтожили портрет царя и генерала Иванова. Лаврик видел, как они чего-то стыдились. Возникла мысль идти в деревню «проповедовать». Издавать журнал».
И в Малой Богатьковке («Комаровка») в округе революция разбросала свои искры. М. Горецкий запишет в «Комаровской хронике»:
«В Комаровке старые люди находили примету, что скоро окончится война. Когда была японская война, то светлых зарниц не было, а потом, перед окончанием японской войны, они появились. И теперь так: все их не было, а теперь есть они. Светлая зарница появляется перед днем — светлая, светлая звезда, большая».
«В понедельник (16/Х) приехал Кузьма (под именем Кузьма Батура или Левон Задума в «Комаровской хронике» — сам Максим Горецкий). В то же время приехали Роман и Прокоп, под вечер. Сначала Роман в хату вошел, а за ним и Прокоп в своей длинной шинели. Не успел Прокоп переступить порог и сказать что-нибудь отрицательное о войне и сочувственное о большевиках, как отец, вместо того чтобы обрадоваться, что все сыновья собрались вместе, вдруг разозлился, стал ругаться, напал на Прокопа и едва не выгнал его из хаты за большевистские разговоры. Он хотел воевать... А они все, и Роман, и Кузьма, и Прокоп, были за большевиков, не желали воевать...
В тот же день, когда приехали Роман с Прокопом, было вечером у Микитовых собрание. И Кузьма пошел. Карп был уже там. И хотя о большевиках знали мало, но сделали все «по-большевистски» сами, а Кузьма помогал. Проголосовали за то, чтобы вырубить на дрова половину Комаровского леса вдоль своего поля...
...Тем временем разрушили панский двор в Пьянове. Паны прослышали, что собираются их бить, и удрали ночью в Яму... Ходили слухи, что у панов в склепе спрятано оружие. Павлик Воевода из Хорошего говорил, что даже пушка там спрятана. Пошли толпой искать».
Далее приведем воспоминания Гаврилы Ивановича Горецкого об этом чрезвычайно важном периоде жизни писателя:
«После Великой Октябрьской революции Максим сразу пошел на советскую службу: реквизировал в 1918 году излишки квартирной площади у буржуев в Смоленске, был сотрудником газеты «Звезда», в редакции которой тогда работал В. Кнорин (с ним брат был хорошо знаком).
Максим печатал в «Звезде» очерки, фельетоны, переводы своих белорусских рассказов и повестей, в том числе «За что?».
Брат составил и издал в Смоленске небольшой русско-белорусский словарь; я помогал ему, работая в то время стенографистом областного Совнархоза.