...Отец и Якуб Колас были в хороших отношениях, ходили друг к другу в гости, читали свои произведения, дарили книжки. Дружеские отношения были у отца с Владимиром Дубовкой, в Горках — с Юркой Гавруком, в Вятке — с Ничипором Чернушевичем.
...Крепкая дружба была у отца с братом Гаврилой. Любил молодежь писательскую. Максим Лужанин вспоминает в письме к нам 15/1 1963 г.: «Никогда не забуду, что он ни разу не прошел мимо меня не поздоровавшись. Нет! Остановится и обязательно похвалит (чтобы подбодрить)»...
С теми немногими, кто не нравился ему, отец никаких отношений не имел.
До последних дней этой черте своего характера не изменил. Людей уважал, хорошо относился ко всем, с кем доводилось жить, работать, встречаться.
Любил детей. Сколько их в его произведениях! Хо-юмочка из «Тихого течения», дети Жабона из «Антона», девочка в «Шутнике Писаревиче», мальчик во «Вкусном зайце», беспризорный в «Маленьком путешественнике», дети в «Меланхолии», «Комаровской хронике» и др. Детей жалел, присматривался к ним, любил поговорить, угощать.
...В Минске на Госпитальной был отец еще очень шутливым. Когда приводил в порядок окна, которые выходили на улицу, подвязывал мамин фартук и завязывал на голове под подбородок ее платок в крупные красные цветы. Пусть люди думают, что это молодая женщина! Я и Леня катались со смеху, глядя на него.
...Как-то вошел с книжкой (журналом) в руке, читая вслух из «Песни о Гайавате» Лонгфелло... Позже учил, что надо делать, чтобы голос стал точно как у старушки. Нужно было, читая, песню передать — пел.
В 1928 г. 2/Х отец был назначен ученым специалистом Института научного языка Инбелкульта. В январе 1929 г. после реорганизации Инбелкульта в Белорусскую Академию наук оставили его на той же должности.
В 1928 г. вышла его книжка «Молодняк» за пять лет. 1928—1928». О «Народных песнях» я вспоминала.
...Собирал материал для «Комаровской хроники». Каждое лето один или с семьей ездил в М. Богатьковку к родителям, которые жили с семьей дядьки нашего Порфирия. На другой улице той же деревни жил старший его брат Иван с женой и шестью детьми (умер в 1939 г. в Ленинграде)».
«...Все свое свободное время,— вспоминает о том же и Гаврила Иванович Горецкий,— которого мало оставалось после служебных занятий и литературоведческой работы, Максим посвятил собиранию материала к «Комаровской хронике» и «Виленским коммунарам». В качестве первоисточников были устные воспоминания родных, воспоминания стариков-богатьковцев, истории многих дворов-родов Богатьковки, наиболее значительные события в Темнолесье, многочисленные письма за многие годы, собственные воспоминания. Максим записал эти материалы в несколько толстых тетрадей, в хронологическом порядке» [25].
«Обрабатывал свои дневниковые записи военных лет для издания в 1926 г. книжки «На империалистической войне» и другие рукописи. Продолжал записывать воспоминания своих матери и отца о прошлом. Из Вильно, с войны, привез небольшой продолговатый сундучок немного более полметра длины, сантиметров 35 ширины и полметра высоты, обитый серого цвета материалом, с толстыми дном, стенками и толстой, плоской крышкой. В нем до последних дней хранил свои рукописи, переписку, хранил книжки и дневник сестры Ганны и др. дорогие ему вещи»,— пишет Галина Максимовна Горецкая.
«...Осенью 1929 г. папа вдоволь покатал нас на первом в Минске трамвае. Радовался он всему новому в социалистическом строительстве. А жизнь наша становилась беспокойной. В «Комаровской хронике»: «Я рисовал родителям светлые образы жизни в колхозах. Отец ответил задумчиво и уклончиво: «Как люди, так и мы». И спросил у меня: «А что это о тебе в газетах писали? Люди говорили: «Вот уже и Батура (Горецкий) попался!» — «Да так, ничего... Самокритика».
Летом 1930 г. Гольцман продал кому-то дом. Пришлось искать другую квартиру. Пожили временно у дядьки Гурика, а 13 июня 1930 г. переехали на Заславскую ул., д. 5, на Людаманте. Перевозил дядя Порфирий. Папа лечился в Евпатории, жил там на ул. Плеханова в санатории «Джолита». Дядя Гурик был в командировке.
Возвратился отец к 15 июля, дню рождения Лени. Ходил по делам в Дом писателей. Меня, как часто бывало, с собой взял. Когда шли назад, встретили Змитрока Бядулю и долго-долго стояли они на улице, под солнцем, о чем-то беседовали.
В «Комаровской хронике» на стр. 359 два слова есть: «Нищий приходит». Хорошо помню этого нищего. Он появился под вечер, солнце еще светило. Я сообразила, что просит милостыню, побежала домой сказать. А отец уже сам шел к калитке. Когда давал деньги, на миг их взгляды встретились. Понял папа, кто этот человек...»