«...Якуб Колас, узнав от мамы в 1931 году, что отец поедет на пять лет в ссылку в г. Вятку, старался утешить нас, рассказал историю о вятичах, которые в Москву поехали, да уснули в дороге и опять в Вятке очутились: «Мы думали, что это Москва-матушка, а это наша Вятушка». Константин Михайлович навещал нас довольно часто, утешал».
В предисловии к «Виленским коммунарам» Максим Лужанин приводит некоторыеписьма М. Горецкого уже из далекой Вятки, адресованные семье:
«16/Х 1931, г. Вятка.
...Если будешь иметь время, Леля, вышли мне бандеролью мои очерки про «Виленских коммунаров», если тебе вернули со всеми рукописями; возможно, я их здесь подготовлю к печати (а напишу и по-русски, и по-белорусски — где-нибудь примут).
20/ХІ 1931 г.
...«Коммунаров» получил, о чем сообщал тебе. Там часть рукописи осталась у тебя, ну да ладно, обойдусь без нее. Что пишу? Все понемногу... Сейчас как раз привожу в порядок рукопись «Коммунаров». Еще окончательно не знаю, в каком плане напишу. Будет это нечто вроде очерка или какой-то сыроватой повести из различных сценок и картинок.
16 декабря 1931.
...Сейчас я делаю продольный и пять поперечных профилей деревообрабатывающего цеха. Работы много. А вечером читаю «Историю цивилизации в Англии» Бокля и кончаю обрабатывать «Виленских коммунаров». Ничего получился очерк, но поработаю еще.
4 января 1932 г.
...Спасибо тебе, Леня, что порадовал меня своими письмами и рисунками, а сейчас спасибо и тебе, Галинка. Я был очень рад, что и ты отозвалась. Молодец, что помогаешь маме и носила заказную бандероль. Это, наверное, вторую, которую я получил. Я по тем рукописям написал интересную историю, когда-нибудь прочитаете. Там о Вильно, где вы родились, и о виленских коммунарах. Вам будет приятно, ведь вы пионеры и многое понимаете.
3/ХІ 1932 г.
...а у меня марши, марши, марши, лестничные клетки... тавровые балки, ступеньки железобетонные и металлические, и поручни... Эти марши — к новой жизни, эти ступеньки для новых ног...
9/ХІ 1932 г.
...Не знаю, возвратили ли тебе мои рукописи с воспоминаниями о детских годах, ученье... Все это я писал там. И это все мне сейчас понадобилось бы. Но ничего: если нет, то я напишу заново» [26]/
Даем продолжение воспоминаний Г. М. Горецкой:
«25/VI 1931 г. 17 1/2 часов. Только что вышел на свободу. Пишу на почте, квартиры еще не имею»,— из письма матери моей в Минск. В единственном, почти целиком перечеркнутом и выброшенном им потом черновике «Леониуса Задумекуса» напишет: «И выйдешь ты из темницы на солнце, на свежий воздух, в ясный мир. Зеленые деревья зашумят тебе лесом. Красивые цветы зацветут тебе лугом. Сделаешь ты шагов пять. И вдруг улыбнешься. Это рефлекс. Так и птица, вылетев на волю, садится на первом же суку и поет от радости, как ненормальная. Не удивляйся смеху радости, блаженный, не называй его безумным». Отец и не напишет «Леониуса Задумекуса». После душевного разлада (заняться только техникой, оставить литературу?) он уже осенью 1931 года начнет писать «Виленских коммунаров». Мечтает написать «Комаровскую хронику».
...Когда мы приехали, отец уже имел проходную комнатку (около 9 кв. м.) на улице Свободы, дом 109, на втором этаже, с окном на светлый зеленый двор. Чтобы добраться до ФУПа, где он работал чертежником, надо было спуститься с горы, подняться на вторую, опять спуститься и по ровному месту идти далеко за город. Горы издали казались почти обрывистыми.
Через нашу комнатку ходила семья местных жителей Гулиных: отец, мать, маленькая дочка Тамара, иногда их родные, когда гостили, другие знакомые. Бегала белая собачка. Ни разу ничем не омрачили соседи нашей жизни, не помешали отцу писать вечерами «Виленских коммунаров». Сорок два года прошло с тех пор, а и теперь мы рады видеться, получить письмо с новой фотографией внука.
Мама сначала устроилась в КООПИТ секретаршей. Там же работал заведующим нормировочного бюро Владимир Иванович Пичета.
Вскоре мама перешла на работу в детский сад № 1, стала воспитательницей. Получили мы еще одну комнатку на том же этаже, изолированную (осень 1932 г.). Здесь теперь работал отец над «Виленскими коммунарами». Много курил. Махорочный дым заполнял комнатку.
Бывал у нас Ничипор Чернушевич. Сблизились он и отец, когда вместе искали в Вятке квартиру и работу. Жили они сначала на чердаке, на втором, недостроенном, этаже дома А. Ф. Палкина, 24, по Хлыновской улице, далеко от центра. Отец сначала работал землекопом. Строили стадион на месте разрушенного собора XIV века. Некоторое время копал и возил песок на строительство бани в другом конце города. Н. Чернушевич до осени 1931 г. был без службы, на тяжелую работу пойти не мог: шла горлом кровь.