В саду деда, недалеко от двух ульев, у калитки из ситника, под яблоней-березовкой сделал папа когда-то столик и две скамеечки. Сейчас любил посидеть здесь, приходили сюда поговорить с ним односельчане. В средней хате несколько раз сидела, беседовала, приятно улыбалась, курила Гапка Романцевич. В «Комаровской хронике» — Дарка Савчина, двоюродная сестра отца. Высокая, с продолговатым лицом. Женщины и девушки из нашей хаты после обеда ходили убирать лен (подрядились в колхозе). Отец к нам приходил. Любил лен, а из цветов — васильки. Спрашивал у Насти Кушеновой, как называются некоторые растения в ботанике (на биофаке училась Настя), записывал их.
В конце августа дожди начались. Поехали домой. На дорогу ясный день выдался. На большаке, около кладбища, остановились. Отец пошел проститься с матерью. Мы с дедом на возу сидели, ждали...
А через два месяца распростились и мы с отцом, навсегда».
***
До конца сознательным художественным принципом документализм стал для М. Горецкого в результате работы над «Комаровской хроникой».
Не завершена не только эта хроникальная эпопея. Оборван очень важный шаг в художественном развитии писателя — как раз на пороге нового этапа.
Можно сказать: ну, а «На империалистической войне», «Сибирские сценки», «Виленские коммунары» — ведь тоже документализм, документальность!
Все правильно! И все же было интенсивное развитие и на этом пути — к более сознательному пониманию той эстетической истины, что документальность в стиле, манере, жанре — это не только промежуточная ступенька к более законченной форме (хотя и так случается), а равноправная и тоже законченная форма.
Однако же такое понимание эстетически полноценной документальной литературы не есть открытие, преимущество наших 60-х и 70-х годов. Хотя именно в наше время стали говорить, писать уже о постоянно параллельном развитии (в будущем) такой равноценной документалистики рядом с большой художественной литературой.
Даже возникло понятие «документальный образ».
Однако же и в 20-е годы наблюдалось сильное воздействие документалистики на художественную литературу. Не говоря уже о крайних взглядах и практике лефовских сторонников «литературы факта».
Не могло не влиять и, конечно, влияло это и на М. Горецкого. И все-таки он творил в атмосфере молодой еще прозы, которой вначале так недоставало законченных художественных форм «классических» — рассказа, повести, романа. Которой так хотелось, чтобы было, как у людей, тех, что раньше начали, больше успели.
Вот почему так получилось, что М. Горецкий написал замечательное, законченное по художественной форме произведение «На империалистической войне», а сам все время мучился от его будто бы все еще неполной оформленности, прикидывал, как бы заново переплавить его — в рамках эпопеи «Комаровская хроника».
Документализм «Сибирских сценок», «Виленских коммунаров» очень соответствовал и таланту М. Горецкого и объективному развитию, движению художника — как раз в направлении все более смелого эстетического освоения документа в форме самого документа.
Сами обстоятельства слишком часто останавливали его на стадии «документа», как бы подсказывая и новый стиль, и новую форму».
Однако такая «подсказка» как раз мешала.
Писателю могло казаться, что это не внутренняя необходимость, не талант его ведут, заставляют быть документалистом, а лишь обстоятельства.
И так оно продолжалось и, наверное, ощущалось, когда и над «Комаровской хроникой» работал — уже в З0-е годы.
Пока (1935 год) не вспыхнула в нем догадка, которая все внезапно сделала ясным, определенным.
«Поминальницу пиши. Вот тебе и оформлена. Довольно искать, переделывать, прятаться...
Помяни:
1. Бабушка Марина к дедушка Юрка, 1901;
2. Тарас» 1931. Тетя Адарка, 1908;
3. Тетя Полута, 1922;
4. Маринка, 1922».
Перечисляет еще многих и многое, кто и что войдет в хронику-«поминальницу».
Внезапно такой небывалый жанр («поминальница») открылся ему — в результате всего.
В другом месте, на других листках (живя уже в Песочне) напишет:
«Поминальница (Печальники). Повесть-хроника.
Пишу, что слышал от старых людей, что видел сам, что писали мне в письмах, что рассказывали, когда приезжал. И от «я». Вот и вся «система». Как можно короче, но полнее».
Видите, все еще с кем-то спорит. С самим собой — с тем Горецким, который хотел написать обязательно роман-эпопею «Комаровская хроника». Написать классическую эпопею.
И вот — почти отказывается от той формы, замысла, «системы». Возможно, все еще кажется ему, что не сам отказывается — обстоятельства вынуждают.