Оглядываясь по сторонам, я с кристальной чистой пронзительностью понял — это уже не тот город, к которому я привык. В центре, где отличия были не столь заметны, этого не чувствовалось, а сейчас вновь накатила глухая тоска по дому, который никогда не увижу. Но при всей чужеродной несхожести разошедшихся путями миров я вдруг понял, что были точки, в которых обе знакомые мне реальности удивительно тесно пересекались. К примеру, капитулировала здесь в Великой войне Германская империя также в мае; и майские праздники тут также забирали почти половину месяца, накладываясь друг на друга. Потому что еще с восемнадцатого века, с подачи Петра, после победы над шведами в битве в устье Невы была введена традиция майских народных гуляний. Состоявшихся впервые именно здесь - в парке Екатерингоф, мимо которого мы недавно проехали.
Еще одна традиция, казалось бы новомодная и принадлежащая только моему миру – в мае загонять в отелях немцев в бассейны и петь им песни военных лет, также была замечена в похожем виде еще с семнадцатого века, с начала расцвета Российской Империи.
Немцев на юге Петербурга исторически обитало немало. Со времен основания города колонисты заезжали сюда семьями и целыми гильдиями; есть даже несколько улиц, так и называющихся – Нижняя Колония, Средняя, Верхняя. В двадцатом веке потомки немецких колонистов покинули Петербург, централизованно отправившись в Казахстан, но это уже совсем другая, грустная история.
«Там есть трактир… и он от века зовется Красным кабачком» - этот стих я изучал на уроке краеведения и запомнил его хорошо. Именно здесь, в южных предместьях Петербурга молодые гвардейские офицеры и примкнувшие к ним сочувствующие (в числе которых был и Александр «наше все» Сергеевич) посещали увеселительные заведения, в числе которых был воспетый поэтом знаменитый Красный кабачок.
Подобные вечерние прогулки и гуляния современниками называлось «охота», неся сразу несколько смыслов. В первую очередь охотились за приятными немецкими дамами, для которых песни и пелись. К примеру «Freu’t euch des Lebens», с многозначительным интонационным выделением слов Pflücke die Rose, что значит «сорви розу».
После «волокитства», как это называлось в то время, столичная молодежь частенько занималось с немецкими же бюргерами и ремесленниками «плюходейством». И упомянутый Александр Сергеевич, кстати, несмотря на юные годы и не богатырское телосложение, тем не менее имел вполне определенный успех. Потому как занимался он новомодным английским боксом, беря не массой, но умением. Ну и продолжая тему традиций - умыться, заменить сорочку на свежую и после ночи безумного кутежа отправиться с красными глазами утром на работу или службу – свойственно для молодых лет в любые времена и эпохи.
Усмехнувшись мыслям, я отвлекся и по эмоциям Анастасия почувствовал, что она уже готова начать разговор первой. Ничего страшного в этом, конечно, не было, но обижать княжну холодным цинизмом мне не хотелось. Устраивать сеанс вежливого психоанализа тоже не вариант – банально времени нет. Да и желания.
К счастью, избавляя меня от готового сорваться с уст княжны первого язвительного вопроса, машина достаточно резко начала тормозить. И через сплошную ушла налево, практически не сбавляя скорости заезжая на территорию расположившейся на холме усадьбы. Причем здание я узнал, хотя ни разу не видел вживую. Только на некачественной фотографии.
Усадьба «Ульянка», принадлежащая графам Шереметевым, среди многих прочих разрушенная во время блокады. В моем мире вместо главного здания была возведена школа, повторяя общую форму разрушенной усадьбы, но построенная из серого кирпича в стиле типового индустриального домостроения.
Ворота за нами быстро закрылись, а мы объехали усадьбу по усыпанной гравием дорожке, заезжая на парковку под раскидистыми кронами деревьев. Не успела машина еще полностью остановиться, как рядом уже оказались люди, а двери широко распахнулись.
Встречала нас группа вежливо-учтивых мужчин, из которых двое были в расшитых ливреях, а четверо в бронекостюмах. Без лишних слов и малейших задержек – вновь прикрыв телами и щитами, они повели нас к раскручивающему винты конвертоплану. Парни в ливреях, кстати, вид имели такой, что было понятно – их яркая одежда такая же бутафория, как и парадная форма защищающих Ватикан швейцарских гвардейцев. И стрелять из современного оружия они точно умеют лучше, чем горделиво тянуться в фрунт с архаичной железякой.