Ребекка насупилась, набрала побольше воздуха и заговорила высоким напряженным голосом:
— Это говорит Ребекка Партридж, и сегодня суббота и вечер, и его звали Александр, и он мне врал, но потом умер. У нас остался нож, но мы незнаем, что делать, и пожалуйста, скажи нам.
Она помолчала, облизнула губы и добавила:
— Спасибо.
Потом повесила трубку.
— Автоответчик? — спросил Роланд.
— Ага.
Она выключила телефон из розетки и сунула его снова под диван.
— А если Дару позвонит?
— Ее не будет до понедельника. Так сказал авто-от-ветчик. Роланд, что теперь делать?
Очень хороший вопрос, подумал Роланд, подбирая минорный аккорд. Сообщить полиции о смерти они не могли — тела не было. Если хорошенько подумать, может быть, даже при наличии тела сообщать в полицию — не слишком удачная мысль. Он поразился, как спокойно это принимает — «это» подразумевало полный переворот в его взглядах на мир — и решил, что с истерикой можно подождать до лучших времен.
— Я думаю, мы должны дождаться звонка от Дару.
— Но я хочу сейчас сделать что-нибудь, — запротестовала Ребекка. — Александр был моим другом, и кто-то его убил.
«И кто-то его убил».
У Роланда в мозгу щелкнул последний контакт. Маленький человечек не просто умер, он погиб, его убили, убрали, уничтожили грубо и безжалостно. С некоторым усилием Роланд восстановил контроль над собственным мыслительным процессом.
— Я думаю, мы должны найти того, кто это сделал.
«А как?»
Будто прислушавшись к его аргументам, Ребекка заявила:
— Мы пойдем к миссис Рут. Она знает. Она знает все.
— Тогда почему ты не пошла к ней сразу? — спросил Роланд, откладывая гитару.
— Потому что она бы со мной не пошла, а Александр был еще жив.
— Ладно, — Роланд встал и снял с плеч ремень гитары, — раз миссис Рут знает все, то пойдем к миссис Рут. Надо только нож прихватить. Это наша единственная улика.
Даже игра в частного сыщика — все лучше, чем сидеть в этой комнате с обличающими следами на кровати. Если у миссис Рут найдутся ответы, то тем лучше для него. До сих пор вечер был заполнен одними вопросами. Роланд посмотрел на часы. Ровно десять.
Ребекка вынесла из тесной ванной цветастое полотенце и завернула нож, не прикасаясь к нему.
— Гитару ты берешь? — спросила она, бросая сверток в красную сумку.
— Она идет туда, куда иду я. Твой кот сможет выйти?
— Он не мой кот. — Ребекка взяла из шкафа миску фисташек и поставила ее на стол. — Он свой собственный кот.
Том, не обращая на них внимания, смотрел на дверь. Когда она открылась, он проскользнул в щель и с достоинством направился по собственным делам.
— Прощайте, плохие новости, — пробормотал ему вслед Роланд и отступил в сторону, давая Ребекке запереть дверь.
Они вышли на Блур-стрит, и Роланд посмотрел на окружающий мир как будто впервые. Ребекка провела его через тихий окрестный жилой район, о существовании которого вблизи шумного сердца города он даже не подозревал. И Ребекка разговаривала со зверушками, о существовании которых он равным образом подозревать не мог. Точка. Придорожные деревья и кустарники давали приют только белочкам, и глядящие на них из-за решеток водостоков золотые глаза принадлежали не крысам и не тараканам.
Он пригнулся, ускользая от скрюченных рук, похожего на человека мохнатого существа, свесившегося нижней ветки райской яблони над тротуаром.
— Откуда взялись все эти твари? — спросил он, глядя на летающих вокруг уличного фонаря явно не мотыльков.
— Маленький народец? Они всегда здесь были.
— Ну да! Тогда почему я их никогда не видел?
Ребекка на секунду задумалась.
— А ты когда-нибудь смотрел?
— Смотрел? — Он повел рукой в сторону теней. — Чего это я буду рассматривать то, во что не верю?
— Потому-то и не видел.
— Но теперь я их вижу!
— Теперь ты смотришь, — улыбнулась она.
— Нет, я не смотрю. Я…
Но после неопровержимой реальности мертвого маленького человечка как он мог не смотреть? Как мог не верить?
— Я… Эта чертовщина еще откуда взялась?
Перед ними лежал газон чуть больше средних размеров, и он колебался вверх-вниз, вверх-вниз, будто покрытая дерном трясина.
Ребекка остановилась и стала его рассматривать, склонив голову набок, напрягая глаза в неверном свете.
— Не знаю, — сказала она наконец. — Мы должны выяснить?
— Нет! — Он схватил Ребекку за руку и потащил дальше по дорожке. — Думаю, нам это не нужно. Думаю, нам нет до этого дела.
Он тащил ее еще два с половиной квартала, пока не повернул за угол, и только тогда отпустил. Выражение лица у нее было странное, и Роланд надеялся, что она не сердится.
— Дам пенни за твои мысли, — мягко сказал он.
— Ладно.
Он ждал.
— Ты мне предложил пенни, — напомнила она.
— Так это же просто… да, сейчас.
Он вытащил из кармана горсть мелочи, отделил пенни и положил ей в руку. Так проще, чем объяснять.
— Я думала, почему после шевелящегося газона мы не видели малышей.
Роланд снова взял ее за локоть.
— Это плохо?
— Не знаю.
— Ну ладно. — Он ускорил шаг. — Далеко еще до миссис Рут?
— Уже недалеко. Мы почти на Спадина. Видишь? Она протянула руку вперед, и Роланд увидел в конце тихой улицы забитую магистраль; ему померещилось, будто, выходя на свет и шум, они попадают в другой мир.
«Эти опасности я по крайней мере понимаю». Он вывел Ребекку на дорогу и был немедленно вынужден оттащить ее от мчащегося навстречу грузовика.
— Ребекка? О черт…
У девушки глаза вылезали из орбит, голова моталась вперед и назад с такой силой, что казалось, вот-вот оторвется. Автомобиль вильнул, объезжая, и она застыла, вцепившись Роланду в локоть.
— Господи!
Рука была зажата как в тисках.
— Ребекка, отпусти!
Он не мог освободиться. Мимо прошел автобус, и она завизжала на высокой ноте, от чего у него волосы встали дыбом.
— Ребекка! С тобой ничего не случится, мы должны перейти улицу. — Он потащил ее за собой: если уж нельзя освободиться, то можно воспользоваться мертвой хваткой.
«У этой сволочной Спадина ширина четыре полосы», — подумал он, добравшись наконец до противоположного тротуара. Рука начала неметь.
Она не успокоилась, пока они не отошли в глубь темной стороны улицы. Прислонившись к дереву, она отпустила его руку, и взгляд ее постепенно стал осмысленным.
— А как ты ходишь одна? — спросил он, наблюдая, как следы ее пальцев из белых становятся красными. Если она так психует при переходе улицы, как эта самая Дару позволяет ей ходить одной?
— Я иду к светофору…
Роланд смутно припомнил светофор в квартале отсюда к югу.
— …и перехожу на зеленый. И никогда не пытаюсь проскочить на желтый. Потом я возвращаюсь на эту улицу по тротуару.
Она серьезно смотрела на него, все еще учащенно дыша.
— Переходить без зеленого света нельзя.
Он вдруг понял, что она боялась не столько мчащихся машин, сколько нарушения правил, которые считала непреложными. Как и списки в ее квартире. Это было ему неприятно. Очень скованно жила Ребекка, хотя, должен был он признать, и безопасно, если всегда переходит на зеленый. Безопаснее по крайней мере, чем он.
— Ты можешь идти дальше?
Ребекка кивнула.
— Мы уже близко, — сказала она, выпрямляясь. — Вот сюда, потом поворот и выход на Блур.
— А можно пойти там, где свет? — спросил Роланд. По Спадина они вполне могли выйти на Блур-стрит.
По Спадина пролетели с ревом два джипа и «БМВ», и Ребекка вздрогнула. Ее предпочтение было написано у нее на лице.
— Ладно, — потрепал ее по плечу Роланд, — пойдем твоей дорогой.
Она улыбнулась так благодарно, что это окупало риск. Он посмотрел вдоль улицы, на которой громады каштанов, казалось, всасывали в себя свет. Почти весь.