Салли замер.
Перед ним стояло то, во что превратился мистер Дюшон. Салли едва сдержался, чтобы не закричать. Даже при лунном свете он мог разглядеть это существо. Кости её, будто стали больше, и теперь выпирали, не помещаясь в старом теле. Голова осела вниз, вжалась в самые плечи. Глаза превратились в маленькие красные бусины, а нос — наоборот стал много больше, и задран вверх. Оно было похоже на летучую мышь, только без огромных ушей.
Оно снова потянуло носом, и в пугающей ухмылке открыло пасть. С зубами тоже было что-то не то. Их стало гораздо больше, и они наползали один на другой, теснясь во рту.
Руки у Салли дрожали. Ноги сделались ватными. Одно дело, когда к тебе во сне приходит древняя неописуемая сущность, и мотивы её до конца не ясны. Но, совершенно другое — когда старый мистер Дюшон, который всегда был добр к тебе, теперь вполне внятно выказывает свои гастрономические намерения. Салли перехватил ручку поудобнее, и что есть силы, наотмашь ударил существо по голове. Она, с хрустом, дернулась в сторону, и пока Салли отходил вбок, пытаясь уйти из этой западни, голова медленно поворачивалась обратно на него.
— Не смей так больше делать! — Прошипело оно.
А потом дернулось в его сторону с раскрытой пастью.
Салли успел только выставить сковороду перед собой. И существо ухватилось в неё зубами, и принялось трепать из стороны в сторону, словно собака. Под звуки ломающихся о металл зубов и глухое рычание, Салли бросился к выходу. Сестра Роуз лежала прямо на проходе, а рядом с неестественно вывернутой шеей, растеклась огромная лужа, окрасившая ковер в бордовый цвет. Он отвернулся и перепрыгнул через тело.
"Всё в этом городе становится красным…"
Он пробежал коридор насквозь, и обернулся только раз, когда услышал, что сковорода звонко ударилась о стену, отправленная в полёт разочарованным монстром.
Двери в парадный коридор. Салли потянул за ручку, и с удивлением обнаружил, что они открыты. Он поблагодарил Иисуса, и всех прочих святых, за то, что сегодня, в суматохе кто-то забыл её запереть. Пробежав до парадных дверей, он резко выкрутил ручку, но дверь не открылась. Когда дверь не открылась со второй попытки, Салли обреченно понял, что ключи могли быть у сестры Роуз. Воспоминание о ней скрутило его желудок в холодный тугой узел.
Он обернулся, затылком чувствуя тяжелые шаги и дыхание существа. И оно появилось, застыв в дверном проёме.
— Теперь ты уже не убежишь от меня. — Существо снова повело носом.
И прыгнуло на Салли.
То, что произошло впоследствии, он почти не разглядел. Он услышал щелчок замка с той стороны, и в открывшуюся дверь словно ворвался ветер, принесший облако густого серого песка и пыли.
Существо отлетело в сторону, и от мощного удара о стену у него с громким хрустом треснул череп. Оно дернулось, обмякло, а потом Салли разглядел растекающуюся под ним лужу крови.
Он поднял голову и увидел человека. Вернее, он выглядел как человек. Серая мантия с капюшоном, черные штаны и пыльные ботинки. Лица не видно.
— Я не знаю, кто вы, но спасибо вам огромное. Это… существо. Оно хотело… — Испуганно начал Салли.
— Не благодари, Расщепленный. Дай мне руку, и я уведу тебя из этого места. — Сказал пришедший хриплым голосом.
— Куда вы меня отведете?
— В безопасное место. — Ответил тот. — Грядет буря, Салли Корнрой, и мне нужно забрать у неё прочих моих детей, помимо тебя.
Глава 5
СЛОМАННЫЕ ВЕЩИ.
1 июля 2019 г.
Вайптаун.
Шериф Вайптауна Майлз Хастор снова не спал. День был настолько насыщен событиями, что его не сморило даже после большой чашки чая, щедро сдобренной виски. Нехотя, он встал, и переоделся из ночной пижамы в джинсы и рубаху. Раз уж не спать, то нужно занять себя чем-то полезным. Он сварил себе кофе в турке, и вышел на крыльцо с дымящейся чашкой. Ночной воздух холодил, и чиф сходил за пледом. Когда тебе за шестьдесят, старые кости ломит от любого холода. Особенно, пустынного.
Бессонница стала его спутницей ровно три года назад, когда Маргари тихо и спокойно ушла во сне. Являясь шерифом, он лично констатировал смерть собственной жены, вызвал скорую, и только когда тело забрали медики — разрыдался. Негоже людям видеть, как огромный, хотя, и в возрасте мужик, плачет. Он свято считал, что такие вещи мужчина должен делать в исключительном одиночестве. То, чем ещё он может заниматься только в одиночестве, он бросил в подростковом возрасте.