Краун, придержав Эстергази за локоть, отомкнул наручники.
– Слушаюсь, съер!
– Вольно!
Лейтенант растворился одномоментно, как выключенная голограмма. Разве что характерного звука не последовало, с каким на его месте схлопнулся вакуум. Тремонт выглядел удрученным.
– Какая злая судьба распределила мне эту... девичью грозу?
– Винсент, – хмыкнул Краун, – вы бы посмотрели запись, а? Тореро и бык. Перед вами только что стоял комэск, который оказался более авторитетным. В подтверждение всех ваших теорий.
– Эстергази, – выдохнул Тремонт. – В каждом из них спит черт. Я летал с Харальдом! Таки да, за штурвалом они теряют всякую скромность.
– Ну так вы не станете отрицать, что летать они умеют... ласково? В любом случае: разве Эстергази – ваша главная забота? Выдержанный парень, достаточно умный, чтобы... лишнего ума не показывать. На самом деле могло быть много хуже, не переведи он стычку в разряд «один на один». Не офицер даже – чистая идея офицера. Можно сказать – платоновская.
– Эта ваша «платоновская идея» при своих благоприятных обстоятельствах моментально поднимется до моего места. Но вы правы, Ланс. В результате вашей... невинной шутки... я имею теперь две эскадрильи па ножах. Будьте любезны, попросите Синклера присоединиться к нам.
* * *
...и бесстрастье -
слово не для вин, а
страсть – не слово для веселья.
Магне, пребывая в превосходном настроении, хлопотал на коленях под соседней койкой: опытным путем определенное место, куда гарантированно не доставала камера слежения. Все мы были тут стажерами когда-то. Из-под койки призывно булькало, а стопочки-наперстки Шельмы с привычной ловкостью укрывали в ладонях. Восторженный рев, вызванный скорым освобождением комэска, уже отгремел, Улле Ренн пробрался между койками в угол к Рубену. В одной руке он держал командирский считыватель, в другой – пачку армейских консервов фирмы «Сэхримнир», как привычно шутили во флоте, многоразового использования. Рубен посмотрел на одно, на другое, рецепторы еще трепетали, возбужденные ароматом элитного кофе, и хотя он уже не помнил, когда ел – ах да, романтический ужин при свечах в Тавире, где романтики вышло намного больше, чем, собственно, ужина! – «Сэхримнир» не вдохновлял. Посему протянул руку и выбрал считыватель. Прилежный зам скачал инструкции и проставил всюду метку об ознакомлении. Ничего нового. Ничего – срочного. Машины еще не пришли, брифинг для младшего командирского состава – через четыре часа. Ничего не попишешь. «Сэхримнир»!
Авторазогрев включался, когда сдирали обертку. Остывая, армейский рацион превращался в упругий брусок протеиново-углеводной массы, на вкус – резиновый, а на вид – ноздреватый. Обратить его агрегатное состояние не удавалось никому, хотя пилотами такие попытки предпринимались постоянно. В комплект также входили пластиковые вилка и нож: настолько же неудобные в использовании, насколько ненавистен среди «человеко-единиц» был сам продукт. Во всяком случае, тема разнообразных терактов против сотрудников и владельцев фирмы обычно была у пилотов на втором месте после «женской». Случалось, и сам Рубен мстительно мечтал о возможности пройти на бреющем над производственным комплексом, ураганным огнем прижимая персонал к земле, и о хорошенькой такой маленькой протонной торпеде в самый центр их адской кухни. Поговаривали также, невзирая на все официальные опровержения, что в фарш добавляют «кое-что». Лучшее, что можно было сделать в процессе поглощения – попытаться отвлечься на что-то важное.
– Я подал заявку на тренажеры, – сообщил Улле, – и на спортзал. Вот наше время.
Рубен кивнул, сосредоточенно жуя.
– Но звенья распределять без вас – не решился.
– Есть у тебя пожелания?
Улле пожал острыми плечами.
– Все равно, в общем. Трине хорош. Бента Вангелис – зверь просто. Вот кого бы я не хотел, так это – Вале.
– Он в самом деле так плох?
– Ну, – замялся зам. – Он зубрила, и куража у него нет. Он хорошо знает, как надо. Вплоть до номера страницы и параграфа из пятнадцати слов. Командир, вот идет па вас звено в перпендикуляре, с двух часов... что вы сделаете?
Рубен, оторвавшись от консервы, сжал вилку в кулаке, дернул, чуть повернул.
– Потом – стрелять. Можно иначе?
Улле кивнул с улыбкой. Значок «лучшего пилота выпуска» хвастливо горел на его груди. Энсин из хорошей семьи.
– О чем вы думали?
Рубен хмыкнул.
– Да ни о чем. Разве ж я помню, как там надо?
– Тот, кто хорошо летает, всегда летает... неправильно, да?
– Если хорошо, с чего ты взял, что неправильно? Будет время свободное – попробуем в тактическом? На полную?
Улле вспыхнул.
– Большая честь для меня... съер!
– Съер! – физиономия выросшего перед ними Далена так светилась, словно это он побил Рейнара Гросса и ему за это ничего не было. – А попрошу и вас оказать нам честь. Для промывки, так сказать, оптической оси.
Стаканчик из его лапищи был теплый, да и жидкости в нем плескалось – полтора глотка. Ренн принял свой с выражением испуга на лице.
– Это, – шепнул он, – обязательно?
– Ага, – пришлось незаметно подтолкнуть его локтем. – Мелкие грешки по достойному поводу можно и спустить. И покрыть. И даже иной раз разделить. Эскадрилья должна быть спаянной.
– Споенной, вы хотите сказать?
– Спевшейся, короче. Чтоб не спечься. Ладно! Чтоб служилось!
Глотнули одновременно, Рубен с усилием протолкнул сквозь сжавшееся горло комок огня, а Улле закашлялся, сложившись пополам, покраснев лицом и брызнув слезами.
– Я, – выдохнул он, – никогда...
– ...ничего крепче диет-колы! – поддразнил его Трине. – Эй, Дален, да она паленая!
– Фига ли! – взвился рыжий. – Настоянная – это да! Где это вы видели паленого «Берсерка»?
– На чем, на чем настоянная? На плесени? – Содд весьма показательно зашел на цель с другого фланга.
– На перце! Мать Безумия, что эти дети понимают в доброй водке? Командир, рассудите!
– Э... Магне! С чего ты взял, будто я разбираюсь в водке?
Двенадцать человек разместились на двух койках, в два этажа. Чьи-то головы свешивались вниз. Улле забился в угол, его явно лучше не трогать. Рубен ощутил что-то вроде легкого раскаяния: в конце концов, порция им досталась одинаковая, а он был в полтора раза крупнее своего зама. И то по жилам бежал жар, и хотелось... ага, летать.
Магне Дален, опираясь локтями на обе верхние койки, изобразил лицом обиду, которой на самом деле не было.
– Съер! – проникновенно сказал он, – Я не верю и не поверю никогда, что и вы – никогда – ничего крепче диет-колы!
– Наш комэск – самый крутой! – хором проорала эскадрилья.
Отрепетировали, дети Хель! Рубен не заметил даже, кто подал знак.
– Ладно, – он поднял ладони. – На планете с меня – бутылка «Кракена».
Он сделал паузу, чтобы позволить беспрепятственно пронестись по отсеку благоговейному "о"!
– Пока расскажу на словах. «Кракен» – это алый жар, идущий из глотка. Сперва ты раскаляешься, потом становишься стеклянным и начинаешь пропускать свет наружу. Алые лучи распространяются вокруг тебя... Лучше всего их видно при свечах.
– Видал я, сколько стоит такой коньячок, – протянул Содд. – Нешто – правда?
– И думаю, будет излишне добавить, что пить «Кракен» лучше не в одиночку. Звезд должно быть две.
Шельмы вздохнули единой грудью. Рубен убрал ногу, сойдя со скользкой темы. Совсем скоро, несмотря на весь пресловутый сэхримнирский бром, ребята превратятся в порох. Не хватало самому поджигать.
– Давайте-ка на звенья поделимся, – сказал он. – Пожелания я видел и учел. Ну и поменяться время есть. Красные: Эстергази...
Против воли он сделал паузу, которую сам посчитал картинной. В тишине слышно было дыхание двенадцати человек.
– Дален.
Маше взвыл от восторга, мгновенно став пунцовым и получив кулаком по спине в качестве поздравления.
– Вангелис. – Стройный темноволосый юноша, из тех, кого проще убить, чем добиться слова вслух, порозовев, кивнул. Физиономистика, исходя из низких бровей отнесла его к «охотникам» – и страстным!