Второго катастрофически не хватало, а первое отсутствовало у Натали в зародыше. Компьютерной мультипликации тренажеров оказалось недостаточно, чтобы подготовиться к резкому удару и звуку выстрела из кассет, почти одновременного с «Серый-4 готов», а потом – внезапный космос и мелькание смутных теней вокруг. Двадцать четыре «ускоренных» часа инструкторы потратили, чтобы обучить ее целиться и висеть на хвосте. Групповые полеты параллельными курсами, когда вышколенная эскадрилья в доли секунды занимает места согласно номерам и перестраивается в мгновение ока, Учебка оставила на совести комэсков. На первой же минуте обнаружив за собой семь машин вместо одиннадцати, в то время как прочих носило по обитаемой вселенной, Гросс остановил всех и развернулся, пытаясь выполнить роль пса при разбежавшихся овцах. Пилот Пульман в это время следовала за зеленой точкой, которую ее бортовой компьютер определил как лидера, однако, испытывая вполне очевидные для новичка трудности с небольшими перемещениями, прозевала момент, когда командир поменял курс на противоположный, и... Словом, сдержанный рык из динамика, который посоветовал ей поменьше пялиться в черноту и побольше – на показания радара, был самым меньшим воздаянием из всех, какие она могла получить за командирские плоскости, опаленные ее экстренным торможением, и еще довольно долго она чувствовала в горле собственную селезенку. Подразумевалось, что продолжение последует, и сейчас для него был самый подходящий случай.
Разобравшись, с кем имеет дело, Гросс кое-как сбил Шельм в кучу и повел их сперва по прямой, а потом – доворачивая и прибавляя ход, чтобы заставить новеньких почувствовать строй и отучить шерудить ручкой.
Словом, после учебных стрельб Шельмы возвращались на базу выжатые как лимоны, причем лимоны, плавающие, как в соку, в собственном поту. И не только те, кому полеты были в новинку. Казалось, прошло много часов, и наконец все это кончилось, и возникло подозрение, что в реальном бою все незамысловатее и проще: по крайней мере никто не стоит над душой с секундомером. Не попадая в кассету, пилот Нейманн отвернула на второй круг прямиком через строй проходивших сверху Молний. Шарахнувшись врассыпную, те, возможно, такие же «чайники», смяли стабилизаторы и повредили дюзы. Починки там было не на один день, и Большой Гросс имел по этому поводу неприятнейшее объяснение с Тремонтом, который входить в его проблемы не пожелал, а сделал его виноватым со всех сторон, и комэск справедливо заключил, что дальше будет хуже.
– ...и результаты стрельб! – Гросс с садистическим видом положил перед собой считыватель. – С вами, барышни, никакого внешнего врага не нужно. Уинд – процент поражения – семьдесят, сто семьдесят пять процентов перерасхода заряда батареи на поражение цели. Будет зажарен в первой же лобовой. Не смейтесь, рано еще. Грэхэм, ненамного лучше, сто шестьдесят процентов заряда, восемьдесят процентов поражения неподвижной цели.
– А сколько надо? Теоретически? – голосом избалованного отличника поинтересовался Уинд.
– Сорок-пятьдесят, – ответил командир серьезно, а тощий белобрысый Грэхем присвистнул. – Не больше шестидесяти, на самом деле. Нейманн – двести пять, поражено сорок процентов целей. Вы – труп.
«Труп» ответил спокойным взглядом, дескать, это с какой стороны посмотреть, комэск нахмурился и уткнулся в считак.
– Пульман... а... неплохо. Процент поражения целей – сто? Как ты это сделала?
– Зажмурившись! – буркнула Натали.
Эскадрилья загоготала, и даже комэск, как показалось, перевел дух.
– Всем отдыхать, – велел он. – Пульман, на два слова. Машинку пойдем посмотрим?
– Ты уж не обижайся, Пульман, – сказал Гросс, пока они шли коленчатым коридором, – но в твой особый пилотский дар я верю... скажем так, не особенно. Ну не отвернула бы ты па той скорости с того курса: ни руки, ни мозги на такое не способны. Брюхом по мне скользнула: это ж какую точность надо иметь! Или какое счастье? Значит, забита в машине какая-то фишка.
– Машина хороша, – признала Натали. – Никакого сравнения с учебной. Только думать про маневр начинаешь, глядь – уже в него вошел. И управление мягкое.
– За хвост берет – не отвяжешься, – согласился командир. – До сих пор ощупываюсь – жив ли.
Размашисто и гулко шагая, Гросс отсчитал свой квадрат посадочной палубы, а дежурный механик, повинуясь зычному приказу, превратил пятно тьмы, где отдыхала Тецима, в конус режуще-белого света и подключил кабели питания.
– Значит, – поднимаясь по лестнице в кокпит, пробормотал Гросс, – управление? Мягкое? Это ты называешь мягким?! Мож, переклинило ее?
Снизу не было видно, однако по тону, а более того – по полоске побагровевшей шеи комэска Натали смекнула, что силу к ручке тот приложил максимальную. Раздался характерный треск, вопль, запахло озоном, Гросс скатился вниз, тряся кистью и во всю глотку призывая Фроста.
– Электрика течет, – заявил он, баюкая онемевшую кисть. – Проверить и перепроверить! Пилот жаловался? Тьфу, жаловалась?
– Все было в поряд... – синхронно начали Натали и механик, посмотрели друг на друга и замолчали.
– Проверить! – подтвердил приказание Гросс. – А Пульман пусть посмотрит. Ей полезно будет.
– Половина гаек тут мной закручена, – сказал Фрост, выныривая из капота. – Это была хорошая машина прежде, и сейчас, сколько могу судить, хуже не стала. Эх, до чего славный паренек летал на ней прежде. Где-то у меня запись есть. Может, заглянешь после на чаек?
«И этот туда же», – вяло подумала Натали, но внутреннего протеста не возникло. Впервые за много дней вокруг нее было тихо. Сперва она бесцельно расхаживала вокруг своей Тецимы, потом села, скрестив ноги, прямо на палубу. После душного отсека, полного взвинченных мужчин, нервных голосов, голодных взглядов исподтишка, после этих чудовищных походов в туалет парой, после раздражающего ежеминутного соседства Мэри-Лиис тут отдыхала душа. Вдобавок, свет и тень тут были разделены так же четко, как в детстве – понятия о добре и зле.
Никогда бы не подумала, что мне хорошо в месте, где так много железа. Хотя, может, дело в том, что тут мало людей.
В каморке механика тоже, впрочем, оказалось ничего себе. Узкая, длинная, с аккуратно застланной койкой у дальней стены. Все так упорядочено, что даже почти просторно. Разминуться можно, не цепляясь локтями. Фрост усадил гостью в угол, вскипятил воду, заварил по старинке ароматный чай с фруктовой добавкой. Угощал так же спокойно, без лишних суетливых движений, как обихаживал Тециму. Потом убрал с откидного столика порожние чашки и сахарницу, утвердил вместо них проектор.
– Первый состав Шельм. Первый боевой вылет. Живые все.
Зеленоватый луч пронзил мягкий сумрак отсека, возле двери развернулась голографическая картинка причала, полного людей: качество было не очень, камера вздрагивала, море голов волновалось перед ней. А потом, когда ракурс был взят, чье-то невидимое колено уперлось Натали в грудь, мешая не то, что дышать, а самому сердцу биться. Пробиваясь сквозь толпу, Рубен Эстергази шел прямо на нее, глаза сияли, лицо было возбужденным и радостным, вокруг смеялись и хлопали друг друга по плечам люди. Некоторые показались ей смутно знакомыми, но все слились.
Она, собственно, уже убедила себя, что никогда больше его не увидит. Не могло быть таких совпадений, чтобы... Все, что было, было, оказывается, таким живым.
– У... убит? – губы были как оладьи, когда Натали выговаривала это слово.
Фрост отнял у нее чашку, тяжелую, фарфоровую, ни разу не армейскую, стиснутую в пальцах. Натали, оказывается, так и держала ее у рта, позвякивая краешком о зубы.