И он снова спустился в каюту, чтобы поддержать угасающий дух очередной порцией коньяка.
Очертания острова становились все отчетливее. Заметнее всего была двадцатитрехметровая башня маяка, установленная на холме. В прежние времена в темную ночь его свет был виден всем морским судам в радиусе тридцати километров. Однако сейчас потухший маяк напоминал одинокий крест на старом заброшенном погосте. Скалистый, скудно заросший травой остров Эйлин Мор усеивали камни, скользкие от влаги и мха, такие же опасные и непредсказуемые, как и его владелец, эльф Фергюс.
Не доходя полумили до острова, фрегат убрал паруса. Капитан приказал спустить на воду большую весельную шлюпку, в которой гном и леший добрались до причала.
Афанасий своими все еще зоркими, несмотря на возраст, глазами издалека увидел Фергюса. Эльф стоял у дальнего конца причала, безмолвный, застывший, как каменный сфинкс и, казалось, смотрел не на подходившую к берегу шлюпку, а куда-то вдаль, туда, где море смыкалось с небом. Однако когда леший помахал ему рукой, Фергюс ответил тем же.
Гребцы-водяные дружно затабанили веслами. Шлюпка мягко соприкоснулась с причалом. Вигман и Афанасий сошли на дощатые сходни. Гном часто и мелко семенил своими короткими ножками, чтобы поспеть за лешим.
Внешне Фергюс походил на человека лет пятидесяти, среднего роста, красивого и поджарого, как породистая скаковая лошадь. Он смотрел на своих гостей настороженными и в то же время как будто невидящими светлыми глазами. Когда он заговаривал, то казалось, что он продолжает думать о чем-то своем, далеком от этого обыденного мира и его будничных дел.
— Приветствую тебя, Фергюс, — сказал леший.
Не будь гнома, они обнялись бы при встрече. Их многое связывало в прошлом. Но Фергюс всегда был сух в общении даже со старыми друзьями, а присутствие Вигмана превратило его почти в каменное изваяние, оживляли которое только глаза. Поэтому он лишь кивнул в ответ и спросил:
— Чем обязан чести?
— Мы прибыли к тебе с добрыми намерениями, — поспешил ответить Вигман. И многозначительно повторил последние слова: — Bonа mente!
— Bonа mente? — произнес Фергюс, словно пробуя эти слова на вкус и глядя на гнома глазами холодными, как лед. — Люди говорят, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад.
— Вигман действительно хочет сообщить тебе хорошую новость, — сказал Афанасий. — Во всяком случае, он в это искренне верит.
— А ты, Афанасий? — спросил Фергюс, пытаясь заглянуть в глаза лешего. Но этого еще никому не удавалось.
— А я хочу пить, — буркнул тот. — Просто высох от жажды. У тебя найдется стакан воды для старого друга?
— И даже стакан пунша, — подобие улыбки тронуло губы эльфа. — Моя домоправительница Скотти варит замечательный пунш. Не откажешься?
— Не откажусь, — ответил леший и даже облизнулся, предвкушая выпивку. — И не надейся.
— Подождите! — взволнованно запротестовал Вигман. — Прежде позволь мне, Фергюс, вручить тебе наши верительные грамоты. В них все сказано о цели нашего визита.
— Вручай, — коротко ответил Фергюс.
Он взял конверт из дрожащих рук гнома, резким движением сломал печать Совета XIII. Прочитал написанное. Но его лицо осталось бесстрастным. Он небрежно засунул документ в карман, словно это была ничего не значащая бумажка.
— Как насчет пунша, Вигман? — спросил он. — Но для этого тебе придется подняться на холм.
— Я предпочитаю коньяк, — торопливо ответил Вигман. Одна только мысль, что ему придется подниматься на вершину высокого холма, ужаснула его. — Могу угостить тебя старым добрым «l'Hommage».
— Пожалуй, я откажусь, — ответил Фергюс и жестом пригласил лешего следовать за собой. Они ушли. Вигман остался один на причале.
Эльф и леший поднялись на холм по тропинке, которая плавным изгибом вела к каменной ограде, окружавшей маяк. Леший помнил, что когда-то в ограде зиял пролом, заменяющий ворота. Но теперь пролом был заделан, а войти внутрь можно было через кованую решетку, чеканный орнамент которой изображал стаю бабочек с огромными крыльями. Когда-то белая, но уже потемневшая от времени башня маяка напоминала уродливый гигантский гриб. Тишину нарушал только жалобный крик низко парящих над морем олуш, предвещающих изменение погоды. В этих местах шторм мог начаться внезапно только для тех, кто не умел понимать языка и не знал привычек морских птиц.
За оградой леший с удивлением увидел мольберт, установленный посреди двора. За мольбертом стоял худенький старичок-домовой. В крошечной ручке он держал внушительного размера кисть и изредка наносил ею мазки на огромный холст.