Выбрать главу

Бурлаков приложился к своей фляге.

— Но вам-то какая корысть оттого, что вы поможете нам выжить? — спросил Виктор.

— Крепость нужно оборонять. У нас хватает врагов. Вы мне поможете продержаться зиму, а я помогу вам выжить, как обещал. Осенью вы уйдете, я снова найду таких же несчастных, как вы. Новый год — новые люди. Мне нравятся новые лица.

— Но мост не рушится каждую зиму.

— Зато каждую зиму, отступая, и «красные», и «синие» бросают своих раненых. Да и просто отставших, заблудившихся хватает. Всегда.

— Ну и зачем вам раненые? У вас частный госпиталь, и они вам платят? — подивился Борис.

— Нет, Кстати, вы не представились, молодой человек.

— Лейтенант Борис Рузгин, — не слишком охотно отозвался молодой человек.

— Ворота закрылись. Званий нынче нет, — заметил Бурлаков.

— Виктор Павлович, портальщик из «Дельта-ньюз»... — сказал Ланьер.

— Портальщик. «Дельта-ньюз»... а фамилия?

— Ланьер.

— Не может быть! — Бурлаков внимательно оглядел Виктора. — Вы?!

— Почему не может быть? — Виктор улыбнулся, польщенный: похоже, слава его портала пришла и сюда, за врата.

— Потом объясню. Пейте, все время пейте. В этом лecy организм очень быстро теряет влагу. За пятнадцать минут можно умереть от обезвоживания.

Борис тряхнул бутылку, глотнул, вернул «Дольфин» Виктору.

— Мы уже однажды были несколько дней в мортале, — признался Рузгин. — Летом. Из одиннадцати выжили трое.

— Зачем вы отправились летом в мортал? — подивился Бурлаков. — Не знали об опасности?

Виктор слегка пихнул Бориса в бок: не хотел, чтобы тот рассказывал про их экспедицию. Но Рузгин то ли не понял знака, то ли решил все равно рассказать. А впрочем, пусть рассказывает... Виктор почувствовал знакомую апатию. Лес начал его подчинять.

— Один придурок нас повел. На наше счастье, там и сгинул, — хмыкнул Борис. — Иначе никто бы не выжил. Нас вывел Виктор Палыч. Двоих убило поваленным деревом, двое умерли еще в мортале. Просто упали, и все...

— Так зачем вы туда пошли? — повторил свой вопрос Бурлаков.

— За сокровищами! — расхохотался Рузгин.

Тем временем лес по обеим сторонам дороги изменился. Чаще попадались березы, ели сделались ниже. На дорогу выскочил заяц, метнулся из стороны в сторону и исчез в ельнике.

Борис затормозил.

— Можно выйти, — сказал Бурлаков. — Мы в корреляционной зоне.

Они выбрались из кабины. Виктор, повинуясь какому-то внезапному порыву, провел ладонью по лицу. Как минимум пятидневная щетина покрывала щеки. Из вездехода выбрался, пошатываясь, капитан Каланжо.

— Зачем мне на башку накрутили эту гадость? — пробормотал он, срывая корявые пенобинты.

На лбу его краснела полоса — только-только начавшая подживать рана.

Из второй машины появилась Терри.

— У раненых все манжеты пустые, — сообщила она.

— Сколько времени мы были в мортальном лесу? — спросил Виктор.

— В нормальной хронозоне прошло не более часа, — невозмутимо отвечал Бурлаков. — А мы как будто прожили пятеро суток. Советую всем плотно перекусить.

Рузгин, не дожидаясь совета, уже выскребал мясные консервы со дна банки.

— Всех ваших раненых при умелой организации процесса я могу вылечить часа за три-четыре, — объяснял Бурлаков Терри. — Но лучше это делать поэтапно. Иначе ребята умрут от истощения.

Виктор рванулся к обочине. Расстегнул штаны. Струя ударила в слежавшуюся хвою.

— Черт, так ведь и мочевой пузырь может лопнуть... за пять-то суток... — пробормотал Борис, отливая рядом.

От политой теплым хвои поднимался пар.

— Не волнуйтесь, — усмехнулся Бурлаков, — все процессы идут как в анабиозе. Вы стареете, раны заживают, но воды и пищи требуется куда меньше.

— Ну, спасибо, утешил...

К ним подошла Терри. Виктор спешно застегнул штаны.

— Не стесняйтесь. Думаете, я ничего подобного не видела? Я кое-что знаю про мортальные зоны. Потому и осталась. Как голова? — спросила она у Виктора и дотронулась пальцами до виска, полагая, что он по-прежнему не слышит.

— Кажется, на месте, — отвечал Виктор. — Немного кружится, а так порядок.

— Слух вернулся? — Кажется, Терри этому не поразилась.

— Как видите.

— Вам повезло. Вас может вылечить время.

ИНТЕРМЕДИЯ

ДАВНЯЯ ВОЙНА

1

На войну Бурлакова призвали лейтенантом. Ему было тридцать семь, он преподавал русский язык и русскую литературу в школе. Ученики приводили его в тихое отчаяние. Они писали «как ни будь» вместо «как-нибудь» и «подлижащие» вместо «подлежащее»; упорно не хотели частицу «не» отделять от глаголов, сорок ошибок в тридцати пяти словах диктанта не было для них пределом, зато теперь двоечники проносили на уроки наладонные компьютеры вместо старинных «шпор». Русский язык и литература имели к войне отдаленное отношение. Но параллельно Бурлаков закончил курсы информатики и программирования. А это уже была военная специальность. Его отправили на двухмесячные курсы переподготовки, а потом — в действующую армию.

По всем расчетам, у него было лишь десять шансов из ста уцелеть после первого боя. Он получил чин лейтенанта, потому что всех «тактиков» выбрасывали на фронт лейтенантами. Младшими лейтенантами уходили лишь программисты. Такое вот деление. У него в подчинении было три десятка тупых кибов с плоскими коробками вместо голов, с черными полушариями цифровых камер вместо глаз. Сказать честно, в глубине души лейтенант побаивался своих вояк-машин. Из людей — два младших лейтенанта-программиста с впаянными в головы выводными клеммами Впрочем, они могли управлять кибами и на расстоянии с помощью чипов. Но напрямую через разъем с машинами было общаться проще. С помощью проводов они присоединялись к подопечным киберам и настраивали их соответственно программе. Бурлаков просил, чтобы ему дали «дублонов», то есть пару: кибер и программист. Человек сидит в неуничтожимом модуле, а кибер бегает по полям и лесам и стреляет из гранатометов и бластеров Удобно. Просто сказка. Фантастика. Но «дублоны» были крайне дороги, их использовали лишь в особых операциях — так, во всяком случае, звучала официальная версия. Это вам не Америка, где почти все солдаты только управляют киберами, У каждого парня с вживленным клеммником есть два, а то и три механических тела на смену. Одного загубят — второго посылают, потом третьего. Каждый закодирован кодом ДНК хозяина, в плен захватят киборга, а он — бац — и самоуничтожится, взорвется, как шахид. Да еще в нужный момент. В штабе, к примеру, или в лаборатории, где его взломать попытаются. Поначалу появление таких «пленных» наводило панику, потом поступил приказ: пленных не брать. Ни кибов, ни людей. И хорошо, и плохо — «востюги» перестали ходить за «языками», но и руки поднимать вверх теперь не имело смысла, все равно пристрелят.

Итак, их выгрузили из аэробуса на прифронтовом аэродроме. Неактивированные кибы лежали в амортизационных мешках неподвижно, ожидая, когда в их электронные мозги поступит приказ. Было два сержанта-механика — вдруг у какого-нибудь киба заклинит ногу или, не дай Бог, руку со встроенным автоматом. У механиков тоже были клеммники, впаянные в мозг, и механики все время ругались с программистами, потому что код настройки был один и тот же, и лейтенанты не могли определить, от кого прошел сигнал — от программиста или от механика, который тестирует работу конечностей. На самом деле это был полный идиотизм: механиков для настройки требовалось в два, а то в три раза больше, чем программистов. Восемьдесят процентов проблем кибов были механическими. Но кто-то наверху решил, что механиков и промеров должно быть фифти-фифти. Поэтому программеров обучали устранять кое-какие простейшие механические неполадки.

И еще было двенадцать людей-рядовых. Кибы многофункциональны, но все равно люди приспосабливаются лучше. К тому же начальство считало, что рядовые из мяса и крови необходимы, чтобы поднять боевой дух кибов. Потому как кибы обижаются, если топают умирать одни, без человеческого общества. Рядовых (всем по восемнадцать-девятнадцать, прыщеватые, долговязые, но в общем-то крепко сбитые парни) называли за глаза «митом». Электродов в мозгу и клеммников им не полагалось. Хотя оружия и оборудования на каждого было навешано на несколько тысяч евродоллов.