Когда оголодавшие, похожие на скелеты люди добрались до блиндажа «синих», выдержка изменила всем. Напрасно Виктор кричал: «Есть понемногу!» Он и сам себя не слышал. Набросились на консервы — в блиндаже жратвой были забиты все ящики и полки (компот из ананасов, анчоусы, лосось, тушеная говядина и свинина, фасоль). Сдерживаться — выше сил. Обожрались. Чуть не умерли, у всех начался жуткий понос. Из задних проходов лилась кровавая жижа. Удивительно, что умерла только Валюша. Впрочем, она была обречена. Всю дорогу держалась только на манжетах с физраствором. Но шла. Женщины выносливее мужчин. Любой мужик на ее месте давно бы окочурился. Она добралась-таки до блиндажа. Лежала на пороге, целовала деревяшку, бормотала: «Спасены». И в первый же вечер съела три банки консервов. Виктор должен был ее остановить... он пытался... уговаривал... даже пробовал отнимать консервы. Она тут же хватала другую банку. Чертова снисходительность! Как бы он хотел быть жестким. Непреклонным. Стальным. Но не мог. Не умел.
Он и сам не устоял. Ел, пока не вырвало. Потом Опять ел. Постмортальный синдром. Он слышал об этом. Но не мог представить, пока не испытал сам.
А ведь он держался. Долго держался. Даже тогда, когда все обожрались кониной, он сумел устоять. Но когда нашел анчоусы... Проклятые. Он их обожает.
Виктор направился к умывальнику. Внутри пластикового бачка установлен тройник — «Дольфин». Вода есть практически всегда. Хочешь — умывайся, хочешь — душ принимай. Только очень быстро. Вымыться не успеть, — лишь ополоснуться. Виктор вставил в приемное гнездо термопатрон. Пока он раздевается, вода успеет согреться. Мыться на улице в ноябре — не большое удовольствие. Но и грязным ходить противно. «Синие» здесь купались летом, вон стойка уцелела от кабинки. Панели кабинки «синие» почему-то убрали (с собой унесли, что ли? Новые жильцы блиндажа их так и не нашли), а консервы оставили. Странно. Здесь все странно.
Виктор подставил под струи воды тощее тело.
«Видела бы меня Аленка, испугалась бы!» — мысленно усмехнулся он, подпрыгивая под тепловатыми струями на белом квадратике пластикового настила.
Вода кончилась довольно быстро. Виктор сдернул с прибитого к сосне крюка сомнительной чистоты полотенце. Вытерся.
Интересно, где теперь прежние хозяева блиндажа? Погибли? Заблудились летом в мортале? Заранее отбыли к вратам, бросив припасы и даже оружие? Или наблюдатели велели им эвакуироваться?
«Нет, оружие они бы не бросили», — засомневался Виктор.
Надел майку и брюки, шагнул к соседнему дереву, где над сучком было укреплено крошечное зеркало — настоящее стекло с амальгамой, не электронная гляделка. Открытие врат возродило забытые ремесла. Изготовление стеклянных зеркал в том числе. Новый мир — старое ремесло...
В крошечном зеркале отражение целиком не помещалось. Только нос, или подбородок, или скула. Оно и лучше. Виктору не хотелось видеть собственное лицо целиком. Он знал, что выглядит ужасно. Кожа обветрилась, возле глаз гусиными лапками проступили морщины. Теперь казалось, что Виктор постоянно усмехается. Зато волосы отросли и кудрями спускались на плечи. За эти темные волосы, нос с горбинкой и язвительную улыбку Виктора прозвали Французом. Он и в самом деле наполовину француз. Его отец, Поль Ланьер, погиб на последней настоящей войне. Рядовой Поль Ланьер. Виктор никогда его не видел. Только голограмму. На голограмме Полю двадцать лет. Мальчишка...
Волосы грязны до невозможности. Но если вымыть...
«Аленке бы понравилось», — усмехнулся Виктор.
В последние дни он все время думал о своей любе. Как там она? Сходит с ума, наверное. Ведь он обещал вернуться в сентябре. Многие портальщики выходят первого сентября, в день открытия врат. Едва пройдут контроль, мчатся к инфокабинам.
«Сенсация!» — орут.
Их жены и невесты ждут за кольцом охраны.
Возможно, Аленка тоже ждала. Не дождалась.
Из-под бритвы брызнула кровь. Черт! Опять порезался. Бритву он купил по эту сторону врат. Но так и не научился бриться.
Скорее бы назад, за врата! Где есть горячая ванна... (О-о!!!), где ждет Аленка и где по утрам электронная бритва скользит по лицу, приятно щекоча кожу.
Слабый ветерок разносил пороховой дым. Борис уже не стрелял. Сидел на валуне, угнездив между армейскими ботинками автомат. Виктор остановился перед ним.
— Ну, что скажешь, Виктор Павлович? — мрачно спросил Борис, проводя ладонью по отросшим волосам.
Перевернутая каска лежала на земле. В ней — крошечные крепенькие грузди. Борис — заядлый грибник. Половину термопатронов из блиндажа извёл на сушку грибов. Грибы здесь попадались удивительные. Особенно хороши белые: ножки грушами, шляпки ровные, коричневые, без изъяна. Такие бы на видеокартину прямиком. Ноябрь месяц, а белые все прут. Чудеса! Собирай хоть ведрами. Только надо знать, где собирать грибы. К примеру, рядом с блиндажом на косогоре грибов нет, а чуть отойдешь на соседний холм, где густеет ельник, там грибы ковром стелятся. Такое диво! Виктор две инфашки перевел на запись. Знал, что глупо, а все равно снимал. Если в мортале грибы попадаются, их брать нельзя. Там они всегда огромные, блеклые, на ощупь резиновые. Только срежешь, гриб сразу гниет, чернеет и на куски разваливается.
Когда они выбрались из мортала, весь первый день собирали грибы, нанизывали на ветки и жарили на костре, благо Виктор (сам он мысленно себя благодарил за сообразительность) прихватил с собой два вечных кремня и (вы не поверите) несколько пакетиков соли. К счастью, съеденные в первый день грибы они тут же выблевали. Только Савин не блевал. Так он помер к утру. Не отравился, нет. Желудок после длительной голодовки не выдержал.
Лейтенанту Борису Рузгину двадцать два. Виктору Ланьеру — тридцать пять. Почти старик рядом с этим мальчишкой. Да и внешность у Борьки... Ребенок, только очень большой: светлые волосы, торчащие во все стороны, нос курносый, скуластое лицо, румянец во всю щеку. Вернее, румянец был прежде, а теперь, после мортала, кожа сделалась пепельной, щеки запали. Но все равно — типичный бакалавр, мечтающий стать магистром. С Борисом Ланьер познакомился по ту сторону врат, на медицинском инструктаже. Борис стеснялся. Улыбался через силу.
Пожал Виктору руку и сказал:
— Это очень важно. Мне надо туда идти. А вы? Наверное, не в первый раз.
— Впервые. Я — портальщик. Виктор Ланьер.
— «Дельта-ньюз?» — Борис в восторге стиснул руку Виктора. Опять смутился. — Я только вашу программу и смотрю! А то гляжу... лицо знакомое. Вы мне — как друг. То есть... — опять смутился. — Без всяких «как». Я благодаря вам кое-что в жизни стал понимать.
«Если бы я хоть что-то понимал в жизни!» — усмехнулся в ответ Ланьер. Мысленно, разумеется.
Молоденькая врачиха-лекторша демонстрировала голограмму человека, которому осколок угодил в живот. Со всей наглядностью, на которую способен проектор.
«А какой у вас номер коммика?» — наперебой интересовались лейтенанты, не обращая внимания на выпавшие из живота жгуты голограммных внутренностей. Лекторша строго хмурила брови и осуждающе качала головой. Все это игра: и медицинский инструктаж, и двухмесячные лейтенантские курсы. Большую часть времени они сидели за тренажерами-компьютерами. То есть развлекались играми-стратегиями. Я за «красных», ты за «синих». Голограммы солдат, своих и вражеских, носились по комнате, у которой уже не было стен, грохотали выстрелы, вспыхивали лазерные разряды. «Ты убит!» — вновь и вновь полыхала алая надпись. Пару раз им позволили пострелять из муляжа «Гарина», один раз показали, как разбирать УЗИ, опять же муляж. Настоящее оружие выдают в охранной зоне, перед тем как пройти врата. Там же по возвращении оружие конфискуют. Если, конечно, ты не бросишь его за вратами. За потерю личного оружия придется вносить компенсацию. Так что лучше брать старые, проверенные и недорогие образцы — «Гарин», УЗИ, «Калашников». Но молодняку подавай что-то фантастическое. Агенты так и суетятся у врат. «Возьмите новую марку, господин стрелок! Аренда дешевле, чем у „Гарина“! Представите отчет о тестировании — десять процентов скидки!» Скидка! Как только молодой охламон слышит это слово, тут же хватает здоровенную железяку, из которой во все стороны торчат усики и рожки непонятного назначения, и орет в восторге «О'кей!» Железяку он теряет в первом же бою, или топит в болоте, или меняет на легонький автомат. И только перед вратами вспоминает, какую сумму ему придется теперь выплатить за потерянный опытный образец.