— Ну, не скажите, любезнейший. Найдется немало супружеских пар, согласных на любого малыша. Многие так мне и заявляют!
— Слышал о таких. Но я уверен, что, как правило, эти люди бывают никуда негодными родителями. И если у вас появились намерения сбагрить мальчишку какой-нибудь шизонутой семейке, то я в этом деле вам не помощник!
— Успокойтесь, доктор, я все беру на себя. В какой, говорите, комнате он у нас проживает?
Директор вызвал нотариуса, парочку свидетелей, судебного исполнителя и одну бездетную чету, стоявшую в самом конце списка на усыновление.
Процедура прошла без сучка и задоринки.
Мальчик выдержал на новом месте только три месяца. Его новая мать оказалась законченной алкоголичкой. Она, в зависимости от дозы принятого, то ласкала его, то обзывала как хотела. Новый папаша вначале возился с приемышом, но вскоре окончательно к нему охладел и смотрел, как на пустое место.
Мальчик решил бежать от такой сладкой жизни.
Он был одет в скаутский костюмчик, очень распространенный в то время и поэтому совершенно не привлекал к себе постороннего внимания. Денег, прихваченных у нежных родителей, едва хватило на месяц. Когда бесследно исчез последний центовик, мальчик ошивался в степном штате Небраска. Спустя две недели пришлось сваливать и оттуда, потому что шериф уже начал внимательно посматривать на этого одинокого шалопая. Он оказался на пригородной автостраде, но редкие машины проносились мимо, не желая останавливаться ни на секунду.
Впереди раскинулась излучина обмелевшей реки. Через нее пролегал железнодорожный мост, в тени которого расположились какие-то люди, и мальчишка поплелся к ним, изнемогая от голода и усталости.
То были какие-то омерзительно грязные типы с еще более дурными манерами. Мысли у них были мутными и неопределенными. Эти люди угостили его куском черствого хлеба и парочкой тухлых рыбешек, постоянно называя паренька “свеженьким пупсиком”. Внезапно мысли одного из них приобрели конкретную четкость, показывая всю гнусность замысла. Уединившись со своими дружками, тот человек принялся что-то горячо шептать им, и те с восторгом приняли его предложение. Мальчик попытался убежать от них, но усталые ноги отказались слушаться.
Когда хихикающая толпа приблизилась к нему, он смог отчетливо прочесть их грязные помыслы. Ярость, страх и отвращение закипели в нем, и нечто смертельное выплеснулось из него наружу.
Один из мужчин рухнул, как подкошенный. Остальные замерли в нерешительности и в страхе стали медленно отступать в стороны.
У мальчика сразу же исчезло чувство голода!
Появилось сытое удовлетворение и пьянящее блаженство. Он поднялся на ноги и решительно двинулся на перепуганных оборванцев. Не сговариваясь, они бросились врассыпную, завывая от страха, и мальчик успел воспринять испуганные мысли одного из них: “Всесильный Господи! Зачем ты открыл свое карающее око? Мы ведь только хотели…”
Мальчик повторно позволил неведомой силе погрузиться без остатка в чужой разум, обволакивая его собственной волей. Это оказалось совсем просто! И вновь дурманящее чувство насытило его желудок…
Обыскав трупы, он освободил их от трех долларов с мелочью.
Уже гораздо позже слух о его проделках опережал его появление, как ураган смерти. За время долгих скитаний он, в значительной мере, подрос и окреп, досыта питаясь энергией чужих разумов. То там, то здесь — психоупырь никогда и нигде не задерживался подолгу. Тихий, неприметный, осторожный повелитель мысли.
Себастьян Лонг проснулся внезапно, обуреваемый неясным предчувствием. Ну, конечно же! Как он мог забыть! Ведь сегодня настал долгожданный день, когда можно, со спокойной душой, приступить к работе над кубком богини Деметры. Теперь у него имелось на счету в банке шестьсот двадцать три доллара, и можно вполне себе позволить временно прекратить прием заказов и полностью отдаться долгожданной мечте. Вчера вечером он запаковал и отправил миссис Клаусман три дюжины фужеров, на которых пришлось наносить фамильную монограмму. И вчера он сказал себе, что это был последний заказ перед долгой и кропотливой работой над прекрасным кубком богини.
Лонг быстро сбросил с себя пижаму, натянул рабочую одежду, одним залпом проглотил чашку кофе и пару вареных яиц. Спешным шагом он приблизился к двери своего магазинчика, который одновременно служил ему и рабочей студией. Лонг приветливо помахал рукой детворе, суетливо спешащей в школу, отпер дверь и, войдя внутрь, с торжественным видом водрузил на зарешеченную витрину категоричную просьбу: