Мы, наставницы, можем зайти к нашим девочкам, если сочтем нужным. Им разрешается к нам постучаться и вызвать в любой момент, если случится беда. Но вот так, без звонка и без зова входить, задавая с порога не слишком понятный вопрос? Ладно бы Рианнон, но Валента! Наверное, дело и впрямь было очень серьезным. Еще хорошо, что детей в Башне было немного. Из Волшебниц лишь две не вернулись домой: Эйлин с Нессой. И это было нормально. Зачем возвращаться назад, в округ Тяжести? А остальные, устав от общественной жизни, охотно умчались домой, в свои семьи.
– О чем идет речь? – закрывая за Анною дверь, осторожно спросила я.
– Речь? О тебе. А вернее, твоих отношениях с Марком. Или его отношениях с № 5. Я, конечно, не в праве указывать, что тебе делать, но это уже переходит границы хорошего вкуса. Мужчины – народ полигамный, у них иногда возникают дурные фантазии, я понимаю, но год отношений с уборщицей… Это не пошло, это уже откровенно смешно!
Я смотрела на Анну, не в силах поверить тому, что услышала. Это казалось нелепостью, бредом. Как видно, поняв, что со мной, Анна с легкой насмешкой пожала плечами.
– Да ладно, обычное дело! Они все к ним бегают. Изредка. Для полноты впечатлений и пополнения опыта. Но чтобы так, как Марк… Чтобы всерьез…
Анна не понимала, что я, проработав у них десять лет, в первый раз услыхала о чем-то подобном. То, что для нее и Вилетт было нормой, вернее, давней привычкой, естественной частью их жизни, для меня оказалось открытием. Впрочем, чему удивляться?
Волшебники – группа особая. Среди способностей магов – умение чувствовать тех, кто с ним рядом, и даже читать мысли. Те, у кого «дар», не могут позволить себе обретать ранний опыт, а «слабые» не так глупы, чтобы пойти искать приключений на первый этаж Башни, как представители двух других групп. О «похождении» тут же узнают и так осмеют за «падение», что ни одна из Волшебниц не станет общаться с отверженным. Иное дело – любовь с кем-то равным, с потока, или роман с симпатичной девчонкой из округа Радости… Но эти тетки в перчатках, со шлангами и пылесосами? Нет уж, увольте!
Конечно, уборщицы Башни особые, не чета тем, кто работает в лаборатории. Они стройны, довольно ухожены и аккуратны. Но они – отнюдь не элита! На эту работу идут те, кто слишком ленив, а вернее, достаточно глуп. Родившись в округе Радости и не желая себя утруждать обучением, не блеща красотой, не вникая в чужие дела и проблемы, часть девушек очень охотно идет на такую работу. Главное, чтобы место было солидное, в округе Башни. Ну, на худой конец, в центре округа Радости. Это дает им возможность жить там, где им нравится. (В округе Башни и Радости платят куда лучше, чем в остальных).
Чтобы Марк Рассел, изысканный, тонкий, ранимый, увлекся подобной особой? Всерьез? Невозможно! Но… Но это бы объяснило его поведение. Краткий «заход», о котором со мной рассуждала Валента, для Марка был неприемлем. Мы были с ним вместе почти девять лет. Я могла бы поклясться, что если бы что-то подобное было в те годы, то я бы узнала, чутьем поняла, что здесь что-то не так! Если Анна Валента права, то Марк начал жить с № 5 (мы не знали имен персонала, мы знали лишь номера, что крепились на карточках к ярким халатикам) уже после того, как «исчез» из моей жизни. Но почему? Чем его привлекла № 5? Красотой? Вряд ли. Я не могла даже вспомнить лица той, о ком говорила Валента. А я хорошо разбиралась в таких вещах. Может, умом? Не смешите! Скорее всего… Неужели тем, что рядом с ней он себя ощущал полубогом, с которым не спорят, которому лишь поклоняются? Трудно в такое поверить…
Конечно, в начале прошлых каникул Марк вел себя странно. Мне даже казалось, что он ощущает себя ущемленным моими успехами. Но это был краткий миг! Он не мог зачеркнуть предыдущие девять лет нашей любви и совместной работы. В те годы Марк не боялся, что кто-то его превзойдет.
Оба мы, прежде чем получить место в «Школе», прошли очень жесткий отбор, потому что желающих было достаточно. И если именно мы получили работу и право жить в Башне, то лишь потому, что мы были сильнее, достойней других претендентов. Как можно, пройдя через все испытания, мучиться мыслью о собственной неполноценности и компенсировать это нелепое чувство в объятиях № 5, у которого в Башне нет имени?
И что теперь делать мне? Ждать, пока все закончится? Прямо спросить Марка, долго ли он собирается смешить народ этой связью? Использовать магию, чтобы вернуть его? Нет, до такого позора я никогда не унижусь! А впрочем… Конечно же, приворот – настоящий позор для Волшебницы. Но кто сказал, что мне нужно его привораживать? Я хочу только узнать, чем же так подкупила его эта женщина. Если я прямо спрошу, Марк начнет собирать, что угодно, но правды не скажет, ведь правда не слишком красива! Ему будет стыдно, и он перейдет в нападение, чтобы запутать и сбить меня с толку.
Нет, с Марком нельзя говорить. Говорить нужно с ней! И не просто расспрашивать, а применить одну из наших практик Волшебников, не позволяющих лгать. Сразу сбить с толку и лишить воли, заставив открыть все… И зафиксировать ее рассказ, сделать видеозапись! А потом дать ей ход, чтобы эту девицу убрали из Башни. Личная жизнь педагога никого не касается, пока она не наносит вреда детям. Эта история с № 5 подрывает авторитет Марка! Ученики вряд ли станут считаться с тем, кто им смешон.
А вдруг это любовь? Не такая, как наша, когда, кроме чисто физической тяги, людей сводит общее дело, похожий подход к жизни, общие вкусы и… И когда рассудок вполне контролирует страсть, не давая ей превратиться в безумие, а maladie, болезнь? Что-то я с трудом верю в подобные сказки! Любовь – все равно чувство равных, здесь что-то другое. Будь Марк счастлив, он бы держался иначе!
Глава 10.
Я вызвала № 5 прямо к себе в кабинет, дважды в тот день нарушив негласное правило: не принимать всерьез тех, кто тебе служит и не использовать «дар» в личных целях.
Сняв трубку телепората, я сообщила, что после разбора бумаг у меня накопилось достаточно мусора, и попросила убрать его. Заодно протереть полки, вымыть пол и хорошенько почистить ковер. Эта просьба была совершенно обычной. Однако к концу разговора я прямо велела охраннику прислать ко мне № 5 и забыть о том, что я сама указала, кто именно должен заняться уборкой.
Она появилась достаточно быстро и сразу взялась за работу, давая возможность себя рассмотреть. Черты мелкие, чуть заостренные… Кожа достаточно гладкая, бледная, возле глаз несколько тонких морщинок… Глаза постоянно опущены… Тонкая ниточка губ…
– Немолода, некрасива и вряд ли умна. Вероятно, Валента ошиблась, – подумала я, продолжая рассматривать женщину.
Она как раз начала протирать застекленный шкаф, где равномерно качался из стороны в сторону бронзовый маятник-диск.
– Посмотри на него, – приказала я №5, – и послушай, как мерно стучит механизм.
Если бы я велела так сделать кому-то из группы, он бы мгновенно наметил себе за стеклом неподвижную точку, в которую нужно смотреть, чтобы не подчиниться опасному ритму, который туманит рассудок, однако уборщиц не учат защите. Она подчинилась.
– Смотри на него… Смотри пристально, не отрываясь…
Она посмотрела. Наверно, такие глаза, как у №5, могли кому-то казаться красивыми: светло-зеленые, очень широкие, почти округлые… И абсолютно пустые. Уже через долю секунды они уподобились блеклым стекляшкам, которые тупо смотрят на маятник.
– Теперь ты можешь признаться во всем. Расскажи, почему твое имя связали с преподавателем Расселом.
В сонных глазах промелькнуло какое-то чувство, они плотоядно блеснули. На тонких губах проскользнула улыбка довольства и гордости.
– Он мой мужчина. Я знаю, что он только мой!
Она выдала все, потому что совсем не умела себя контролировать. Как пришла в Башню, как стала работать и даже встречаться с охранником. Как вышла замуж. И как поняла, что ей мало того, что она получает от жизни. Ее возмущало то, что она целыми днями должна убирать за «соплячками». Ее бесили «три стервы», которым невесть за какие заслуги дают «настоящие» деньги, почет и «та-а-аких мужиков»! Она готова была задушить пару-тройку смазливых девчонок, с которыми ей приходилось работать, за то, что молодые «прыщи», у которых еще «молоко на губах не обсохло» (ребята из групп Порядка и Управления) охотно «треплются» с ними, а ее не видят «в упор».