Теперь Уайнбергер знал, что они у него на крючке. Этого было достаточно.
— Наша подлодка услышала взрыв и доложила об этом. Мы считаем вполне допустимым сопровождать их, когда они слишком близко подходят к нашим берегам. Но я действительно не могу рассказать об этом подробнее. Вы же знаете, как к этому относятся подводники, — сказал Уайнбергер с непроницаемым лицом. Это тоже было правдой. — В общем, похоже на второй Чернобыль. Буду держать вас в курсе, если узнаю еще что-нибудь.
Репортеры бросились к своим телефонам. Кэп Уайнбергер не был лично заинтересован в дальнейшем раздувании “холодной войны”, хотя и понимал, что его поступок могут расценить именно так. Просто он считал глупым отдавать свой зонтик сладкоречивому коммунисту, обещавшему, что дождя не будет.
Теплоход “Красногвардейск”, 4 октября, 12.45
Светило солнце — яркое, тропическое, совсем не похожее на бледный диск в северном небе России.
Старпом Владимиров стоял на верхней палубе с биноклем в руках, в комбинезоне, расстегнутом до пояса. Красильников встал рядом, ощущая на спине непривычно жаркие солнечные лучи.
— Да, хреновый у нас выдался поход, — сказал старший механик. Воздух здесь был чист, судно держалось достаточно далеко от лодки и к тому же с подветренной стороны. — Надеюсь, что ветер не накроет мостик лодки окислителем, иначе командиру несдобровать.
— У него наготове несколько противогазов, а сейчас взгляни туда. — Владимиров передал бинокль Красильникову, показав рукой направление. Петрович взял бинокль и посмотрел на восток. Поначалу очертания расплывались, но он сумел отфокусировать изображение.
В полумиле от них над поверхностью моря едва возвышалась серая в разводах труба. Она то появлялась, то исчезала, когда волны накрывали ее.
— Перископ, что ли?
— Не просто перископ. Думаю, эта паскуда и протаранила нас.
Красильников повернулся и посмотрел на дрейфующую лодку и зияющую дыру в том месте, где прежде была крышка шестой шахты. Вдоль корпуса подлодки тянулись глубокие свежие борозды, отливающие серебром. Это мог быть след от сорванной крышки, а могло быть и что-нибудь другое. Красильников еще раз посмотрел на перископ и перевел бинокль на север.
Быстро увеличиваясь в размерах, к ним приближался низколетящий самолет.
— Может это наш? Пора бы и помочь нам… Серый четырехмоторный самолет промчался над ними, едва не задев мачты. Офицеры сразу определили: американский противолодочный Р-ЗС “Орион” — их постоянный и хорошо известный противник.
— Странно, почему на нем нет опознавательных знаков и бортового номера?
— Действительно странно… Интересно, что они затевают?
— Может, хотят добить нас, чтобы не мучались? — усмехнулся стармех.
— Хрен их знает, с них станется. А пока готовь аварийную партию для перехода на лодку. Командир ждет нас.
Красильников отправился вниз, мысленно прикидывая, кого взять с собой. Сейчас на борту агонизирующей лодки нужны не столько специалисты, сколько люди, сохранившие самообладание и действительно способные продолжить борьбу за живучесть. Риск взрыва ракет и мгновенного затопления был слишком очевиден, поэтому он возьмет только восьмерых. Самых надежных и действительно необходимых там. В крайнем случае, потери будут минимальны и оправданны.
Глава 10
Это довольно странное чувство. Будучи моряком, всегда сочувствуешь тем, кто взывает в море о помощи. Но я знал, что на этой подводной лодке находилось несколько ракет, и даже вполне вероятно, что на трех из них было название моего родного города. В данном случае я чувствовал себя не так плохо.
К-219, 4 октября, 14.10
С мостика подводной лодки Британов наблюдал за приближающимся к борту спасательным вельботом. Океанская зыбь, почти нечувствительная для его огромной субмарины, прилично бросала ярко-оранжевый катерок.
“Хоть с погодой нам еще повезло”, — почти безразлично отметил командир.
— Эй! На лодке! Примите швартовые! — прокричали с вельбота.
— В носу! Принять катер с левого борта! — отозвался Британов, но тут же осекся: он совсем забыл, что на лодке, кроме него, никого нет. Все последние двенадцать часов он не ощущал одиночества. Быть на мостике одному — привычное дело. А теперь придется поработать и простым матросом.
Первым на борт спрыгнул дед Красильников.
— Как дела, товарищ командир?
— Нормально, Петрович. Держимся помаленьку. Как экипаж? Кочергин?
— Более-менее. Когда утром подошел этот монстр — механик рукой показал на ролкер “Анатолий Васильев”, двенадцатиметровый борт которого даже с десяти кабельтов казался огромной стеной, — мы передали туда всех пораженных. Там нормальный лазарет и вполне приличный врач. Так что будем надеяться, что они выкарабкаются.
— Мы теперь имеем постоянную связь с Москвой по спутниковому телефону с “Васильева” — добавил поднявшийся следом Владимиров.
— Интересно. На контейнеровозе телефон есть, а на стратегическом ракетоносце допотопная УКВ-рация. Дорого, наверное. Почем и кто будет платить за переговоры? — невесело усмехнулся командир.
— Для вас — бесплатно. — На мостик поднялся человек в щегольской тропической форме гражданского флота и с нескрываемым интересом оглядев Британова. Еще бы! Перед ним стоял командир атомохода, способного уничтожить пол-Америки. Он должен быть совершенно особенным человеком. Но перед ним просто усталый, совершенно обычный человек. И только взглянув ему прямо в глаза, гражданский моряк сразу понял — перед ним Командир. Настоящий.
Он машинально вскинул руку к козырьку фуражки и представился:
— Старший помощник капитана судна “Анатолий Васильев” Иванов!
— Не надо так официально, старпом. — Британов первым протянул руку. Меня зовут Игорь Анатольевич.
Крепкое пожатие выразило и его благодарность, и одновременное желание не говорить об этом вслух.
Все-таки неприятно чувствовать себя в роли потерпевшего кораблекрушение, тем более военно-морскому командиру перед гражданским. Иванов понял это и не осуждал.
— Кто у нас на связи?
— Пшеничный и Азнабаев.
— А замполит?
— Он по-прежнему болен. Лежит пластом после операции.
— Какая еще операция?
— Чирей: Ему вскрыли чирей на заднице. Большая потеря крови… — механик открыто издевался над весьма своевременной болезнью замполита.
— Ладно, бог с ним. Что говорит Москва?
— Они запрашивают состояние лодки и готовность к буксировке.
— А где судно-спасатель “Агатан”? А где самолеты с защитными средствами? Где, я вас спрашиваю?
Британову стало неудобно за себя; но еще больше за московских начальников, которые свалили всю тяжесть и опасность спасательной операции на гражданских моряков, которые совершенно не подготовлены к этому. И это не их обязанность рисковать жизнью у борта готовой взорваться атомной лодки! Не удержавшись, командир сплюнул.
Окружавшие его офицеры промолчали, но полностью понимали и поддерживали своего командира.
— Ладно, Москва далеко, им виднее… Займемся осмотром лодки.
По приказанию командира вместе с механиком и торпедистом Юрием Зубовым я три раза спускался через аварийный люк первого отсека внутрь лодки. Корабль был полностью обесточен, и было немного жутковато…
Посветив вокруг фонариком, Красильников произнес:
— Давай посмотрим, что у вас там. Иди за мной. Они двинулись вперед по темному, казалось, дышащему неизвестностью проходу третьего отсека. Чем ближе они подходили к кормовой переборке, за которой находились ракеты, тем жарче становилась стальная палуба под ногами. Перед люком в ракетный, четвертый отсек они остановились.
В отличие от первого и второго, незагазованных отсеков, здесь была смертельная концентрация паров окислителя, поэтому защитные маски были совершенно необходимы. Но они же последние! Еще сорок минут работы — и всё! Больше они не смогут вернуться сюда, а значит, сейчас надо сделать все необходимое, а там, глядишь, и самолеты прилетят. Но это не его забота, стармех привык рассчитывать только на себя и верить лишь тому, что видел сам. Именно поэтрму он протянул руку и потрогал переборку.