Я давал теперь уже самые подробные разъяснения. Для анализа обстановки привлекались ученые самого высокого ранга. Там же рассматривался вопрос об официальном сообщении. Как известно, оно было кратким.
В течение 3–6 октября 1986 года экипажем нашей подводной лодки, на которой произошла авария, и личным составом подошедших советских кораблей велась борьба за обеспечение ее непотопляемости.
Несмотря на предпринятые усилия, подводную лодку спасти не удалось.
6 октября в 11 часов 03 минуты она затонула на большой глубине. Экипаж эвакуирован на подошедшие советские корабли. Потерь в составе экипажа, кроме тех, о которых сообщалось 4 октября, нет.
Обстоятельства, приведшие к гибели лодки, продолжают выясняться, но непосредственной причиной является быстрое проникновение воды извне. Реактор заглушен. По заключению специалистов, возможность ядерного взрыва и радиоактивного заражения среды исключается.
В действительно кратком сообщении ТАСС была грубая ошибка: других потерь нет.
Воистину: отряд не заметил потери бойца… И, конечно, именно того, кто обеспечил безопасность реактора и отсутствие радиоактивного заражения, о котором так волновалось Политбюро.
Деревня Скорняково Великоустюгского района Вологодской области
Анатолий Ефимович Преминин был дома один, когда ему пришла повестка явиться в сельсовет.
Руки старшего Преминина были загрубевшие, короткие пальцы сплошь покрыты рубцами. Всю свою жизнь он проработал электриком в совхозе и с трудом верил, как там его Серега управляется с атомным реактором. И, конечно, опасался за сына. Вон ведь, чего в Чернобыле-то было…
Как и все в стране, этот худощавый жилистый сорокавосьмилетний деревенский мужик, конечно, слышал около месяца назад сообщение в программе “Время” об аварии и гибели советской подлодки. С тех пор он не находил себе места, тщательно скрывая свою тревогу от жены Валентины.
Вечерами, сидя на крыльце со старшим сыном, который недавно вернулся из армии, они долго и молча курили, лишь изредка обмениваясь словами. Отец и сын всегда были очень сдержанны в отношениях, в их семье не принято было показывать свои переживания. И в этот раз, внешне оставаясь невозмутимыми, они тревожились все больше. Ведь от Сергея уже не было писем два месяца! Последнее получили в августе, где он написал: “Уезжаю в длительную командировку на три месяца, оттуда писать не смогу, когда вернусь — сразу напишу. Ждите…”
Может, кто-то и не понял бы, что это значило, да только дело в том, что и старший сын служил на Севере, на тех же атомных лодках, только на другой базе. И, прочитав письмо, сразу сказал: “Все ясно — они пошли в автономку. Теперь уж точно скоро писем не ждите. Пока придут, пока напишет, да пока письмо дойдет до нашей глухомани… К Новому году разве поспеет…”
И тут это сообщение! Разве не станешь волноваться?! Только бы мать не догадалась…
“Чего вызывают? Может, с Серегой что случилось? Да не должно вроде, авария-то месяц назад была, уж давно сообщили бы, если чего с ним случилось. По крайней мере, узнаю наверняка”, — думал он, трясясь в стареньком автобусе, который вез его в Красавино.
Снаружи, у серого здания сельсовета, его уже поджидал человек в черной морской форме. У него был в руках серый конверт, серый, как это здание, как тяжесть у него на сердце. Человек молча вручил конверт Анатолию Ефимовичу.
Может быть, Сергей ранен? Потерял ногу или руку? С трясущимися руками он разорвал конверт и развернул письмо.
УВАЖАЕМЫЙ АНАТОЛИЙ ЕФИМОВИЧ И ВАЛЕНТИНА ЕГОРОВНА! С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ ВАМ, ЧТО ВАШ СЫН, МАТРОС СЕРГЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ПРЕМИНИН, 1965 ГОДА РОЖДЕНИЯ, ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ ПРИ ВЫПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНОГО ЗАДАНИЯ 3 ОКТЯБРЯ 1986 ГОДА. ВЫРАЖАЕМ ИСКРЕННИЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ….
Дальше читать он не стал. Не смог. Быстро сложил письмо, сунул в карман и пошел, не обращая внимания на оставшегося офицера. Автобус в Скорняково стоял на остановке, но Анатолий Ефимович не обратил на него никакого внимания. Преминин отправился в свою деревню по извилистой, узкой тропинке. Шаг за шагом, по замерзшим лужам, по снегу, он шел как с закрытыми глазами, не видя и не чувствуя ничего.
Похоронка… Что он скажет матери?
Подойдя к высокому снежному сугробу, он остановился, словно человек, застывший на краю оврага, почувствовавший притяжение пустого пространства. Преминин нагнулся и потом упал на снег, схватившись за сердце и всхлипывая.
Его случайно подобрал односельчанин и отвез на телеге домой.
Тем же поздним вечером, сидя за столом, офицер, принесший печальную весть, сбивчиво и невнятно пытался рассказать о гибели Сергея. Ему приказали не говорить правду, а врать он просто не мог. И тогда старший брат, не поднимая взгляда от старенькой, но чистой скатерки, тихо произнес:
— Не надо. Не можете сказать правду, лучше вообще не говорите…
Офицер густо покраснел. Ему было невыносимо стыдно за тех, кто послал его с таким заданием. Стыдно и больно. Но еще больнее было им, потерявшим сына и брата. И хорошо, что и он понял это.
— Пожалуй, я поеду. Боюсь опоздать на поезд, дорога-то дальняя…
— Куда же вы, на ночь глядя. Оставайтесь до утра, — безразлично произнесла мать.
— Спасибо, конечно. Но я поеду. Извините, если что не так. — Ему хотелось поскорее уйти из этого дома. Им надо остаться одним. Наедине со своим горем.
Выйдя на темную улицу, он поднял воротник шинели и зашагал к поджидавшей его машине.
Гаджиево
Ирина Капитульская заканчивала накрывать на стол к ужину. Жены офицеров часто собирались вместе, когда мужья уходили в плавание, — это помогало справляться с одиночеством и беспокойством.
А в эти тревожные дни — особенно.
Сегодня их наконец-то собрали в Доме офицеров, и бодрый начальник политотдела сообщил, что всё в порядке, экипаж возвращается в базу и причин для волнений нет.
— Это у вас нет! — выкрикнула Ольга Азнабаева. — А у нас есть! Сообщите хотя бы, кто погиб!
— Пока это неизвестно. Как только узнаем — сообщим. Я сказал все, что мог. А сейчас идите по домам и собирайте для них вещи.
— Какие вещи? Зачем?
— Такие… — огрызнулся начальник. — Их эвакуировали на гражданские суда, и им нужна форма. Представляете, как они будут выглядеть, когда их доставят в Москву? Что скажет командование?
— Когда? Когда их привезут?
— Когда надо. Вам сообщат. На сегодня у меня всё.
— Скажите, как они себя чувствуют? Мы же знаем, что среди них есть тяжелобольные!
— Нормально чувствуют, угробили лодку, а теперь на Кубе загорать будут. — В его голосе явно чувствовалась зависть. Хорошо бы его отправили встречать их в Гаване, уж он бы по горячим следам сразу разобрался, кто виноват и в чем дело. Заодно и себя прикрыл. — Все здоровы, кроме доктора Кочергина. Сильное отравление. Помрет, наверное…
Галина Кочергина опоздала и только что вошла в зал. Услышав последнюю фразу, она упала в обморок…
Вечером собирались на кухне у Ирины. Последней пришла Наталья Британова и, не успев снять пальто, возмущенно сказала:
— Вы представляете? Они собирали вещи по квартирам и приехали к Петрачковой тоже. А сейчас позвонили и говорят — это ошибка. Извините, но ваш муж погиб. Придите и заберите его вещи. Они не нужны. Ну не сволочи, а?
Теплоход “Анатолий Васильев”, 6 октября
В 22.00 по указанию Главфлота закончили обследование района гибели подводной лодки К-219. Никаких следов на месте катастрофы не обнаружено. Весь экипаж в составе 115 человек, в том числе командир И. А. Британов, доставлен на борт. В 22.20 легли на генеральный курс 299 на Гавану.
Шлюпка с “Красногвардейска” подходила к борту “Васильева”. Игорь Британов не без волнения ожидал встречи со своим экипажем. Как ни говори, а именно им предстоит быть его первыми судьями, его первым трибуналом.
Отвернутся ли они от своего командира, молча обвинив его в гибели лодки и четырех своих товарищей? Или начнут открыто высказывать ему свое недоверие?