Глава 8
Тишина и невесомость были по-сказочному таинственны. Сам не зная почему, Макларен приглушил свет люминесцентных ламп во всем обсервационном отсеке. В сумеречном свете горбившиеся на полках и стендах научные приборы казались стадом длинношеих чудовищ. Теперь ничто не мешало звездам свободно изливать свое холодное стальное сияние через незашторенный иллюминатор.
Та звезда стремительно влетела в поле его зрения. Имея эксцентричную орбиту, «Крест» оборачивался вокруг звезды за 37 минут.
Сейчас, при максимальном сближении со звездой, корабль отстоял от нее всего на полмиллиона километров. Ее видимый диаметр составлял три полных Луны. Внешние очертания звезды выглядели чрезвычайно размытыми: абсолютная чернота центра приобретала по краям темно-серый оттенок. Здесь звездный свет встречался с атмосферой черного солнца, сжатой более беспощадным давлением, нежели океанская пучина Земли. Если глядеть на звезду в телескоп, то на ее черном фоне, казалось, проглядывали всякие черточки, крапинки, полосы и пятна, отливающие не то чтобы другим цветом, но каким-то намеком на цвет — слишком неуловимый, чтобы сказать о нем определенно… как будто на поверхность остывшего солнца все еще отбрасывают свои тени давно отгоревшие протуберанцы.
«У полюсов она совершенно сплющена, — напомнил себе Макларен. — Знай мы об этом раньше, все могло быть по-другому. Взять тот же радиоспектр: теперь-то я понимаю — когда уже слишком поздно, — что линии действительно являются триплетами, а их расширение означает доплеровское смещение».[13]
Тишина угнетала.
В помещение медленно вплыл Накамура. Зависнув в воздухе, он застыл в спокойном ожидании.
— Ну как? — спросил Макларен.
— Он все еще снаружи — осматривает ускорители и контур, — ответил Накамура. — Никак не хочет признать, что надежды нет.
— Я тоже, — сказал Макларен.
— Вся конструкция практически разрушена. Пятьдесят метров от нее бесследно исчезли, остальная часть — расплавлена, скручена, замкнута накоротко… Каким-то чудом вся эта груда металла еще дает слабый выплеск энергии, так что я могу хотя бы занять орбиту. — Накамура вежливо засмеялся. Макларен подумал, что такое неестественное извиняющееся хихиканье может скоро надоесть тем, кто не воспитывался среди подобных символов. — Кое-какие запчасти у нас есть, но их не так уж много.
— Что-то, наверное, можно изготовить и здесь, — заметил Макларен.
— Возможно, — сказал Накамура. — Но дело, разумеется, даже не в самих ускорителях. Единственным способом попасть домой является восстановление контура. Что говорит по этому поводу наш молодой человек, Райерсон?
— Не знаю. Я послал его проверить декларацию корабельного груза, а затем взглянуть на то барахло, которым в действительности набит корабль. Он ушел уже давно, но…
— Понимаю, — произнес Накамура. — Молодым нелегко встретить смертный приговор.
Макларен кивнул с отсутствующим видом и перевел взгляд на исписанные листки в его руке с распечаткой данных. Через минуту Накамура откашлялся и сконфуженно произнес:
— Э-э… приношу свои извинения… за ту историю с инженером Свердловым…
— Ну? — Макларен не отрывал взгляда от цифр. Его хладнокровия хватило бы и для новой победы. «Все дело в том, — думал он, заглушая биение молоточков в висках, — что я труслив. Теперь, когда от меня ничего не зависит и мне остается только безучастно ждать своего приговора — жить мне или умереть… я прихожу к заключению, что Теранги Макларен — трус».
У него перехватило горло — словно там застрял огромный ком величиной с кулак.
— Я не в курсе, что… э-э… произошло, — запинаясь, произнес Накамура, — да и не хочу этого знать. Надеюсь, вас не слишком затруднило…
— Нет, все в порядке.
— Если бы мы смогли молча проигнорировать это. Насколько я понимаю, он предпринял попытку помешать мне. И у лучших из нас бывают моменты срыва.
«Я всегда знал, что однажды наступит день, когда придет конец белым парусам над зеленой волной, вину, маскам ногаку и женскому смеху. Но так скоро я не ожидал».
— В конце концов, — сказал Накамура, — нам теперь работать вместе.
— Да.
«Я не ожидал, что это произойдет в ста световых годах от отчего дома. Вся моя жизнь прошла в развлечениях, а теперь я вижу, что черное солнце вовсе не намерено забавлять меня».
— Вам уже известно, что произошло? — спросил Накамура. — Я не тороплю вас с ответом, но…
— О да, — ответил Макларен. — Известно. Под сваленными в одну кучу песнями и яхтами, романтическими приключениями, шутками и победами, которые больше ничего для него не значили, но которые всегда останутся с ним, Макларен обнаружил свой удивительно ясный рассудок, четко выполняющий свои функции.
— Не убежден, должны ли мы посвящать в такие подробности других, — сказал Макларен. — Потому что этого могло и не случиться, если б мы были осмотрительнее.
— Я тоже подумывал об этом, — Накамура снова издал смешок. — Но кому бы пришло в голову искать опасность рядом с… с трупом?
— Широкие спектральные линии говорят о значительной скорости вращения звезды, — сказал Макларен. — Поскольку корабль не приближался к экваториальной плоскости, приборы не смогли зафиксировать полный эффект Доплера, но нам следовало бы хорошенько подумать. А тройные линии означают расщепление Зеемана.[14]
— А! — Накамура с шумом втянул в себя воздух. — Магнетизм?
— Самое что ни на есть мощное магнитное поле, которое когда-либо замечалось у небесного тела, — заметил Макларен. — Судя по показаниям, зафиксированным приборами уже здесь, величина полярного поля составляет… о, пока не могу сказать. Пять, шесть, семь тысяч гаусс[15] — где-то так. Потрясающе! Индукция Солнца составляет всего лишь 53 гаусса. Для звезд она никогда не превышает 2000.[16] За исключением поля нашей звезды.
Он потер подбородок.
— Эффект Блеккетта. — Спокойная уверенность, с которой он произнес эти слова, приятно удивила его самого. — Магнитное поле напрямую связано с угловой скоростью. Причиной, по которой ни одно живое солнце не имеет такого поля, как у здешней мертвечины, является то, что ему пришлось бы вращаться чересчур быстро. Такая нагрузка не прошла бы ему даром: его просто разнесло бы на куски, а куски расшвыряло бы ко всем чертям — досталось бы и преисподней, и нам на завтрак. — Есть какое-то странное, извращенное чувство покоя в словах, произносимых не задумываясь: ложь самому себе, убеждающая подсознание, что его компаньонами являются не обреченные люди и черное солнце, а сексапильная девушка, ожидающая очередной остроты в таверне Цитадели. — После того как звезда полностью выгорает, она как бы охлопывается, и тогда вынуждена кружиться еще быстрее, понимаете? Сохранение углового момента. Похоже, он был необычайно велик с самого начала, но скорость вращения является, главным образом, результатом ее вырожденного состояния. А та самая сверхплотность позволяет ей вертеться с такой неприличной поспешностью. Можно, наверное, сказать, что сопротивление разрыву неизмеримо больше.
— Да, — проговорил Накамура. — Понимаю.
— Я тут кое-что подсчитал, — добавил Макларен. — В действительности нас не могло разрушить даже очень сильное поле. Мы прекрасно защищены от его воздействия. Но любой космический корабль на ионной тяге становится… индуктором в магнитной цепи с контуром обратной связи. Элементарно. Разумеется, такие огромные корабли, как наш, не предназначались для посадки на какой-либо из планет. Они, скорее всего, никогда и не приблизятся к живому солнцу так близко, как мы; а что касается вероятности существования подобного ненормального магнетизма у этого черного карлика… что ж, никто и никогда не задумывался над этим. Он пожал плечами:
13
X. Доплер установил, что свет, испускаемый звездой, удаляющейся от нас, смещается к красному концу спектра, а приближающейся — к фиолетовому, поэтому каждая спектральная линия вращающегося тела расширяется тем больше, чем выше скорость вращения.
14
Зееман (голландский физик, 1865–1943) открыл явление расщепления спектральных линий под действием внешнего магнитного поля.
16
Андерсон ошибается, хотя и ненамеренно. К моменту написания романа еще не было известно, что индукция магнитного поля альфа Гончих псов может достигать 5000 гаусс. (Примеч. ред.)