– После того – необязательно по причине того, – уточнило знакомое с «Диалектикой» Платона и без труда читавшее мысли Каргина (а как иначе?) божество.
– Ты… кто такой? – Каргин решил, что ему нечего терять (он не претендовал на место в истории, а из всего Платона только и помнил опережающе процитированное манекеном изречение). – Чего тебе от меня надо?
В ожидании грома, молнии, землетрясения, цунами, кирпича на буйную голову, превращения в червя, плакучую иву, кучу дерьма – как еще боги наказывают хамов? – Каргин успел задуматься о том, почему к бессмертным богам смертные людишки смеют обращаться на «ты», а не на «вы»? Откуда это неуместное панибратство? Даже с Иисусом Христом, с Богородицей, с другими православными святыми – на «ты»! Каргин сам это слышал, когда приближался к чудотворным иконам во время редких посещений (как правило, в дни обострения хронических болезней) храмов. А еще он вспомнил одного своего знакомого художника, тот вообще на третий день запоя, когда оставался один (собутыльники не выдерживали его темпа), оставлял на столе пустую бутылку, прислонял к ней икону и кощунственно выпивал, чокаясь со Спасителем! Как же мне, загрустил Каргин, разговаривать с языческим, точнее, новоязыческим богом… одежды? Откуда вообще он взялся? Я никогда о таком не слышал. Почему он… в таких идиотских кроссовках? Что он делает в витрине?
– Все меняется, – божество проигнорировало хамские вопросы Каргина. – Неизменными должны оставаться добродетель и страх Божий. Бери костюм! Он твой!
– Но почему я? – немо возопил Каргин.
– Ты – то, чего о себе не знаешь. Но ты и то, о чем никогда никому не рассказываешь. Совпало! Ты – в моде!
– Я… Где? – Каргин почувствовал головокружение и одновременный отрыв от земли, как будто его схватил за шиворот и… уволок в небо… ворон? Только не черный, как ночь, а красный, как флаг СССР. А может, это ослепил Каргина светофор, долгое время не подававший признаков жизни, но вдруг решительно преградивший путь автомобилям в Каланчевском тупике.
Манекенный бог успел прокричать ему сквозь витрину какое-то очень важное, объясняющее все и вся, объемное, как истина в конечной инстанции, вокруг которой – космическая пустота, слово. Каргин часто слышал это слово во сне, но (во сне же) всегда его забывал и (во сне же) всегда горько об этом сожалел. Так и сейчас божественное слово бесследно растворилось в странных, облепивших его первозданную наготу, подобно наэлектризованным лохмотьям, звуках. Каргину показалось, что он слышит шепот ниток, дробный игольчатый стук швейной машинки, лягушачье кваканье пластмассовых и монетное позвякивание металлических пуговиц, электрическое потрескивание рассекающих материал ножниц, птичий скрип расстегиваемых и застегиваемых «молний», угрюмое молчание тесьмы (ею подшивают брюки), шелест полиэтиленовых пакетов, куда вслед за вещами планируют белыми чайками невесомые, как сошедшие с пластиковой карточки суммы, чеки. В необъяснимом молчании недоступной взгляду брючной тесьмы, кратком полете внутрь пакета чека-чайки заключался некий глубокий смысл, но Каргин не успел его разгадать. Послышались вздохи и шуршание снимаемой с полок, с плечиков, извлекаемой из шкафов и принимаемой в гардеробы верхней одежды. Но едва Каргин успел подумать о женском нижнем белье, красный светофорный ворон расстегнул когти на лапах, и Каргин камнем (свинцовой пуговицей?) полетел вниз.
– Одежда – душа тела, – каркнул сверху ворон. – За одеждой ходить – народ оживить!
Глава вторая
Нитка мира
Узкие лацканы серого со стальным отливом пиджака пластали воздух ломтями, как остро заточенные кинжалы. Брючные штанины отвесно скользили вниз – на гладкие черные лодки туфель. Или – струились над черными лодками туфель, как тугие серебристые паруса. Легким, сильным и стильным вышел Каргин из магазина «Одежда».
Собственно, поэтому он и не стал переодеваться. Попросил обслуживавшую его девушку вскрыть зашитые карманы на пиджаке и спороть многочисленные, облепившие костюм, как новогоднюю елку игрушки, этикетки. Все было сделано быстро и аккуратно. Директор магазина Нелли Николаевна (кажется, ее фамилия была Золотова, но Каргин не был уверен) распорядилась, чтобы брюки в случае необходимости были подогнаны по росту, но они оказались тютелька в тютельку, как отметила девушка-продавщица. Она была очень миниатюрная, с чистым открытым личиком, и Каргин нехорошо задумался над скрытым смыслом (применительно к этой девушке) слова «тютелька». Что означает эта неведомая «тютелька»?