— А вот приедем обратно — Сашечка вечером позвонит — и пойдешь!
— Вечером позвонит — и пойду!
— И друзей позовет — ты и сдрузьями?
— Друзей позовет — и с друзьями!
— Ты — его битч.
— В точку! Я — его битч.
— Он тебя использует!
— Верно! Он — меня использует!
Я — «его» (Сашечкина) битч — и еще и ниггерская битч. Ты наших легенд не знаешь, так молчи!
Черный Алекс, распаренный, лежит в постели, зовет обратно. Голый. И торчит. Черный.
— Давай, давай, иди сюда, не отлынивай! — манит он.
— Опять?
На следующее утро — выходим из клуба — земля растворяется под нашими ногами. Гораздо проще летать, чем ходить. Деревья цвета вереска, вокруг них обвивается лента заката. Шелковая лента, почти слышу ее шорох. Зрачки растоплены. Мы перетекаем друг в друга, но все-таки помним, кто с кем… Секс и укутаться. И укутаться и секс. Чем больше мы хотим секса — тем дольше растягиваем прогулку. Идем через лондонские парки, усталые, медлительные, внимательные ко всему… Ко всему, что странно, воздушно, растянуто… Как мы.
Навстречу нам бегут физкультурники — белые маечки и трусы, трусят сосредоточенно, бегут для здоровья и еще в борьбе за что-то. Физкультурники довольно жирненькие и смешные. Мы — поджарые, веселые и вечные. Для них — это начала дня, для нас — конец ночи. Мы беремся за руки — вызов дурацкой борьбе за здоровый образ жизни.
— Как вы сохраняете такую красоту, молодость и жизнелюбие? — спрашиваю я Настеньку тоном назойливого журналиста.
— Да, знаете ли… Танцы до утра, наркотики и секс, — скромно говорит она своим лучшим тоном дивы, кутаясь в шарфик.
(Ах, я не знаю еще, не знаю, КАК мы подрываем здоровье! Я не знаю еще всей изнанки, я не знаю предательства, я не знаю, что черное — может быть черным!.. Я не знаю, как меня вычеркнули не только из «физкультурников», но и из «клубящихся»! Пока еще — мы просто шалим.)
Потом она мне шепчет: «Ты знаешь, пока ты спала, Алекс держал твою голову на коленях. Сторожил, баюкал. Он — замечательный!» — Она рада за меня, что я нашла себе кого-то. И, конечно, он должен быть «замечательный»!
24. КУЛЕЧЕК
Снова началась рутина — папки, компьютер, фальшивые улыбки, стеллажи. Снова — офис — и надежды на звонок и скука, или — все тело болит и крутит после бессонной ночи. И никому не говори, не жалуйся — сама на себя все навлекаешь. …Но надо, надо все это упаковать — в нормальный офисный день, не выбиться, не сбиться.
Босс притащил на работу ребенка. Тонкий, седой, с мелкими чертами лица, с таким же мягким, бабьим выражением лица, как у Пола Маккартни. Пол трогает маленький сопливый кулечек — свою донюшку — смотрит на нас с радостью новообращенного наркомана, который открыл, что апельсин — оранжевый, а узоры на ковре смешно шевелятся, а все мы — вечные и не умрем.
Это — его первый ребенок. Родилась в день, когда ему исполнилось пятьдесят. Не первый раз ее вижу. До того — каждый день — у Пола на скринсейвере. Зоя, дочка, нежное солнышко.
Рядом с коляской стоит жена, Варечка. Варечке под сорок, чуть старше меня. Пол у нее второй муж. Зоя — второй ребенок. Варечка бодра. Для сохранения сил, небось, прыгает через скакалку и обливается, как ее бабушка в 1920 году. А мы тут, дуры: амфетамины, химия…
Пол наконец насмотрелся, укладывает тючок в колясочку, подталкивает Варечку — «ну, идите уж». И взор его гаснет. Мягкость уходит. Остается железная решимость… Я опять ухожу биться головой о железные стеллажи. Я — мелкая сошка, мелкая, развратная, не спящая ночами сошка, и за свои копейки я должна быть предана фирме, толкать колесики, нажимать кнопочки, видимо не скучать, улыбаться… А конечный продукт фирмы, после всех налогов на чувства — это колясочка для Зои.
…Дети — радость, дети — счастье… Какие-то другие дети? Дети от неизвестных пап и мам, не от Сашечки?.. Странно, что люди еще соглашаются их рожать.
Им все равно, отчего я не сплю ночами. Бессонница, вечеринки, любовники. Им все равно. Это мое дело. Никому не говори, не жалуйся — сама хотела. Колесики должны крутиться. Тик-тик.
…Нежная моя Настенька, мякнущая, теряющая там, в Лондоне, сначала гласные, потом согласные, покрывающаяся галькой — как тогда, в Турции, галька лежала на ее животике, на море! — нежная моя подруга звонит и говорит:
— Оля, неужели ты — никогда?! Подумай! Ведь так было бы славно! Почему бы тебе не завести ребенка. Неужели ты никогда не заведешь ребенка. Подумай, как было бы прекрасно!