А что будет через год? Через год — меня уже не достанешь, не восстановишь. Опилки сгниют, я стану не я.
Буду осторожно вылезать из ванны, чтоб не поскользнуться, держась за край. Составлять долгие списки перед магазином. В магазине — отмечать галочкой купленное. И выбирать кофточки с закрытым рукавчиком.
Опилки сгниют. Стрелки погнутся. Постарею — рывком…
Только треугольник сохраняет меня — мной…
Но ухожу так легко, будто позвонит — вечером, — и иначе быть не может.
…А он все не звонит и не звонит, и бодро взятый разбег теряет свои обороты. Остается только: дайте поспать!
Свет выключили — наконец-то.
И вдруг ночью: «Простыл. Уши заложило, как после „Лондон-Джамбул“».
Зовет? Нет.
Делится.
Уууу… Какая нежность.
И это так нежно-физиологично, это настолько он! Это — как те фотографии его, писающего в каких-то горах, которые сделала девочка — Джейн. Карточка, которую я — спросила и взяла, а так бы все равно украла.
Жалко дитятко. Ууушки болят!
Потом — пишет, уже довольный: «Хорошенько высморкался — прошло».
Это — греет несколько месяцев. Прошли ушки.
И вдруг — однажды утром, неурочно, врезаясь в мой поскучневший процесс вставания — сумбурный СМС:
— Приезжай, я у друзей.
— Что там? — надеваю блузку и пиджак. Волосы шипят в щипцах.
— Я у друзей. Друг — мертв. В смысле — спит как мертв. Приезжай.
Я подъезжаю на такси. В квартире — срач. Сашечка — выкручен после ночной оргии.
Глазки — не более осмысленные, чем ряска на болоте. Ресницы, по-прежнему, — дюйм.
Ну, как наш мальчик? — А мальчик наш, судя по внешним признакам, почти исчез с лица земли.
Только тело смутно посылает сигналы. Хотя уже никому ничего не хочется. Так, по памяти. Ремень расстегнуть расхлябанной рукой.
Резко не хочется только одного: одиночества. Отталкивается от него, как вода от масла.
— Украли чемодан. С ключом от дома. И концертный костюм. Ботинки. Паспорт. Все. Поставил в машину — и исчезла. Знаю, так не бывает. Ключ — завтра. Вот — Славка дома…
Расхлябанная кукла с разваленным руками-ногами, щелкунчик — протягивает мне трубочку с хашем. Включает порнуху. Жесты небрежны, водянисты. Все — мутно. Пусто. Я не чувствую его. Тоскливый кошмар.
Порно, его похудевшее тельце на диване, неловкие пальцы, роющиеся в чужом компьютере… а над всем нависает глыба: мне все же надо на работу!
Вылечить — и поехать. Утомить, чтоб заснул — и уйти по холмам.
Клюет носом. Пора.
И, ковыляя по дороге (где я? как здесь поймать такси?):
— Роджер, все нормально, я буду в 12… Может, чуть позже. Да, врач сказал — все хорошо. Но дал лекарства, так что, может, я буду… слегка dizzy. (Сколько нужно, чтоб выветрились эти две трубочки? И чтоб прошла слабость в ногах от встречи в неурочный час?) Нет, мне лучше на работе, чем сидеть дома.
Там — спит он. Нежный, чужой. В пижамке. А может — его уже нет. Так, по памяти. Боже мой, сколько сил, сколько сил — на то, чтоб поддерживать этот огонь. А может, там нет ничего… Только какое-то скрипучее, надсадное дыхание. Сбитые бороздки, скачущая игла. И нечего вслушиваться в шипение — музыку давно убрали.
33. ЧЕРНЫЙ ВТОРНИК
А вот сегодня все — черное.
— Почему. Твой муж. Сюда. Звонит?
Сашечка вскакивает и ходит по комнате, пошатываясь.
— Ты знаешь, кто я? Ты знаешь, что я никому не даю телефон? Это что, заговор? Какое ты имела право? Что он, еще придет за тобой сюда? Да? Это твоя месть?
Отправляю ягодку винограда в рот: Макс позвонил — один раз! — когда совсем меня потерял. Я не отвечала на звонки, и он набрал Сашечкин номер. …Сашечка — взбеленился.
Макс — прибежит сюда? Начнет «выяснять отношения»? Что за глупость! Что за — непонимание! Да он все силы приложит, чтоб этот кусок жизни — оттолкнуть, как льдину от берега!
— Какой там заговор… Нет. О чем ты?
Что еще ему надо? Тут пространство заточено под него. На всех площадях — его статуя. Во всех свитках — легенды про него.
После ночи секса, пьяным, отбарабанить концерт?
Кто же, если не он! Кто спорит?
Что еще?
…Я, тем временем, каждое утро в 9 — на работу. И возвращаюсь в 4 ночи, и ледяное дыхание из комнаты Макса… Нет-нет, я не ною.
Меня кто-то зовет? Обрывает телефон? Нет, сама приползаю.
Так что же?
— Все хотят меня… Все хотят… Тела, денег… С утра разбудить, полезть — пожалуйста! На самолет растолкать — не дождешься! И деньги! Деньги — так и летят! Кто платит за выпивку? Алекс Айс! За кокс? Алекс Айс! Конечно, Сашечка — бездонный!