Я! Кто я? Неизвестно кто, перезрелая, старая игрушка, которую лишь допускали до игры…
И он! Вы смеетесь! Столько таланта, работы, столько надежд… И все — еще! — только в самом начале.
Сколько позади — побед, концертов, женщин.
Но сколько еще — впереди!
Его НЕЛЬЗЯ разрушать.
И принял он смерть от коня своего. От плюшевой, старой, привычной, верной-без вопросов игрушки! Нет, невозможно!
…Его-то за что — он же правила игры знает? По-жесткому, по-дворовому. Он выжил. И не через такое проходил. А меня «никто никогда не обижал»!
В мраморном молчании возвращаемся в комнату.
Каролинка попивает из бокальчика и весело крутит головой. Вася мудро улыбается — не понимает, что там, черное, страшное — идет за кулисами?
— Ладно, — кивает Сашечка. — Будем считать, что все здесь свои. — Включая в круг посвященных Каролинку.
Эх, ходи изба, ходи печь, Настасья Филипповна для бедных!
— Я уверена — все, все прошло, ударило только меня. Понимаете? А теперь у всех ТОЧНО все будет хорошо. Теперь есть гарантия. Я пострадала за всех. А вам — вам-то теперь просто надо жить и жить, и играть на этих ваших пианинах.
И прочий шит на запинающемся английском.
Мне хочется всех утешить, простереть крыла… Я — мать, выклевавшая себе сердце, защищая птенцов.
(Встаньте, детки, встаньте в круг!) Что же сегодня все так скучно? Почему под ногами не качается пол, не мигает свет, одежда не летит на пол? Почему сколько мы ни пьем — все трезвы?
Я раскидываю руки, я Джизус Крайст. Урра! Я снова с вами — вот радость-то какая!
А зачем я пришла? Зачем же я приперлась, какие точки над i я хочу поставить? Я приходила сюда как проститутка, которой перестали платить — и она скулит под окном, чтоб обслужить мальчиков забесплатно. Но теперь даже это прошло. Что мне еще надо? Я все сказала по телефону.
Сашечка сползает со стула, роется, достает пульт, они с Васей усаживаются играть.
Вася за синего в кимоно, Сашечка — за красного. Бам — по мордасам. Присел. Отскочил. Сальто назад. И снова по мордасам — бац! Обманное движение. Взял в клинч. Отскочил. И ногой, ногой, ногой!..
— Ах ты так меня!?
Вася уходит пописать. Каролинка возится на кухне. Звонок мобильника.
Сашечка уходит. Гул голоса не удивленный. Но — черный. Возвращается. Что еще? Что у нас еще произошло?
Нам что, мало завязок для сюжета?
Кажется, уже все барабаны охрипли.
И точно, новость — тиха:
— Понимаешь… Джули — беременна.
Осколком старого голоса, когда я — самая близкая женщина. Мне можно сказать. Я ревновать не буду. Ну, буду, но насрать.
Джули — это та самая китайская «девочка-тоже». Фиолетовая кофточка, ногти-лепестки.
Я падаю на диван. Комната плывет. Еще и это.
Он появился перед ней — сияющий, нежный, ягодками кормил. Смотрел прямо в душеньку. Взял за руку и увел в ночь. В ночь, где не пыхтят, не просят. Красиво раздеваются, как взрослые.
Надеется, небось. В будущем — розовые поля, и они по ним плывут. С маленьким китайчонком между ними. Он же влюбился в нее. Она же это видела своими собственными глазами. Женское сердце не обманешь.
…Если он — от меня, а она — от него, то может все обойтись. Накачают драгз по самое некуда, получится нормальный ребенок. Мне про это все уши прожужжали там, в больничке.
Что я порю, это из другого сценария! Ты — все просчитывать взялась? Ты?..
Ты уже все запорола!
Аборт, конечно. Очередной аборт и очередная драма. Стряхнуть с рукава. Достать денег и оплатить. Ему не впервой.
И я — что я порю? Если он от меня, а она от него, то кто тогда получаюсь я?
Молния на черном мешке, неподвижные ступни под простыней, сопящий полицейский, Макс в неглаженой рубашке:
— Это ваша жена?…
— Да.
Мы еще раз идем на кухню.
Презрительно, но слегка нежно:
— Что ж ты так не заботишься о своем мужчине?
Черная игла попадает в бороздку. В воздухе — шипение, — как стая ворон, как гарь от костра…
Я ничего не вижу, я не слышу собственных слов.
Кто это «мой мужчина»? Ты? Макс?
Ты — мой мужчина? Смешно!
Условием договора было — не лапать, не смотреть, не требовать. Я и не. Я послушная.
Ты — мой самый любимый абсолютно чужой человек. Вот ты кто. Был.
Ты — тот, кто кончился и никогда больше не будет.
Да и я — кончилась. О чем мы?
Сердце у меня давно взорвалось. Но я еще оглушена взрывом.
Это нечестно! Даже мертвым — не надо врать.
Я о тебе не заботилась?