Неужели все-таки я — главная в моей жизни?
44. ЧЕРНОТА ПО ТУ СТОРОНУ
— А, приссала?
Смирись. Отныне будет только так. Раз в три месяца — анализ крови. Потом — результат. Когда число упадет до 350 — таблетки. И эффекты всякие там, побочные. А ты что думала? Вечно быть милой и пушистой? Истекая слизью, распаренная, как после бани, доверяясь всему миру, дуясь на весь мир, — а поутру лапкой умылась — и опять ясочка?
Зайку бросила хозяйка. Зайке вдули в кровь красивый вирус. У зайки вместо крови — говно.
Стены крашеные, халаты синие и зеленые. Медсестры весело смеются, врачи — добродушно-английски офисно, обыденно — болтают. Как дела? Как здоровье? Ах, вы в спортзал? Молодец! Не курите? А я вот не могу бросить. Нового бойфренда завели?…
Врачи — только стрелочники, что они могут предсказать? Никто ничего не знает, все индивидуально.
— Теперь ВИЧ — это не смертный приговор. Люди живут, заводят детей. Скорее всего, вы умрете от чего-нибудь еще.
Умру от чего-нибудь другого… Доктор, а отчего я буду жить? Я — мастер жить на последние минуточки, на краю ступеньки, на грани приличного возраста, но не так же — с дырой в груди и дерьмом вместо крови?
Чужое, чужое, роевое…
Чужие. Чужие. Не потому, что я больная, а вы — здоровые. Не потому, что на мне дорогое платье и серебряные браслеты, зато нет ни машины, ни дома, ни детей. Не потому, что я вчера танцевала до 5 утра.
Я привыкла дожимать досуха. Я привыкла жить на приступочке.
Но не на пожарище.
Это — новое умение.
Посмотрим, как ты тут сможешь приладить — розовые занавесочки.
Я (почти) могу вести (почти) нормальную жизнь?
Это мне говорит кособокая, рыхлолицая медсестра. Веселая. С местным акцентом.
Кому заманчива нормальная жизнь?
Благодетельствуете, принимая обратно в «нормальные»? Подаете руку? Я польщена.
Я киваю.
Раз в три месяца — проверки. Потом — таблетки. Я не хочу знать число. Скажите мне просто, когда начнется.
Да или нет.
Мое право.
И все в мире — стало про это. И вокруг — болезни, болезни… Газеты, телевизор… Словно люди стали в сто раз больше болеть. Обращаю внимание, примечаю, читаю. Неизлечимые болезни, возникающие неизвестно почему, срок жизни — год, два, при лечении — пять… Откуда возникло? Раньше ведь вроде — не было? Страшная, страшная разыгрывается лотерея. ВИЧ еще — не из самых плохих. Да, неизлечим… Но лет пятнадцать, двадцать… даже до тридцати — будет… А что же ты — до ста лет хотела? Все равно же нет!
И если кто-то неосторожно начинает пороть, что СПИД придумали, чтобы выбить фонды, чтобы всех запугать, что лучше бы — бросить исследования, и бросить все силы, например, на рак, который изучают-изучают — и все не победят…
Как я могу смотреть на этих людей?
Как я могу смотреть на тех, кто хочет меня убить?
45. ВСТРЕЧА
Макс и Сашечка сидят за столом. За нашим столом. И кушают мою жареху.
Да ни в жисть бы не подумала!
Встретились передать что-то забытое у него, ерунду какую-то — он был со всей свитой, с Каролинкой — и свита рассосалась, осталась одна я.
Болтались-болтались-болтались — в дом зашли.
— Давай я зайду пописать?
Ну и:
— Водку буде… те?
— Да, давай… те.
— Красивое у вас серебро. Ух как!
— Да… серебро. У нас.
Забавно, но не как я ожидала. Разные. Космически разные. Разные до того, что друг друга — не видят.
Сашечка достает мобильник.
Хмурится, достает из кармана рулон денег и пересчитывает (я такого рулона давно не видела — if ever. Зачем вообще наличные?), отрывисто бросает:
— Да, есть… Ну, рублей двести-то у меня будет!
Он бежит по лезвию ножа, черный, резкий, пробежал через наш дом — и сейчас выбежит.
По неотложным, настоящим делам. А мы-то тут — сидим, вялыми серыми кульками.
Черный свитер Сашечки — и обширное блеклое пятно Максиной жилетки.
Макс скучно смотрит маленькими глазками: и это все? Он даже не позволяет себе иронии, даже не поднимает бровь. Просто — сереет в желтом свете комнаты и пережидает, пока это черное, шумное отсюда унесут.
— Красивые у вас часы.
— Старая «Омега».
— Дайте посмотреть. Продашь?
— Извини, самому нравятся.