Моральные законы я не преступала. Я не причиняла другим вреда. Я делала другим хорошо. Значит, он должен быть — навсегда (7 лет — почти навсегда), прочно и надежно упрятан туда, за черту.
Кажется, оранжевая роба — в Америке. А здесь?
— Чашечку чаю? — Расставлены чашечки тонкого фарфора, серебряные ложечки блестят.
— Пожалуй, нет.
У Эмета такой вид, словно главное для него, — укутаться и правильно питаться. Жена, небось, звонит на работу, проверяет, как он там. И дает с собой термос чая.
— Вы разрешаете доступ к вашим медицинским записям?
И тут бы мне и спросить, что такое эти «медицинские записи»! Хотя бы задуматься. Я забываю, что в этой стране все по-другому. Я знаю слова — но не знаю, как у них работают мозги.
Медицинские записи — это те ведра соплей, которые я наплакала медсестре, когда была не в себе… Это мои проклятья Черному Алексу… Это мои стоны: «Ну и что со мной теперь? Как быстро разовьется? Он выглядел таким здоровым…»
И главное — это мои стоны «бедные мальчики!».
Вот это все — медицинские записи!
Хотя бы задуматься. Или сказать «нет, не разрешаю доступ». Или понять, как все безнадежно, и все прекратить.
— Да, конечно, — говорю я.
Я верю в науку.
— Опишите, пожалуйста, как на вас это отразилось.
Шок, замедление рефлексов, провалы в памяти… Социальные последствия: мне, правдивой женщине, придется утаивать, в общем — лгать друзьям и знакомым (хотя на работе все равно начальство догадалось). Меня не пустят в некоторые страны. В Австралию. Я никогда не увижу коал! Никогда. Мою жизнь никто не застрахует. Мне не дадут ссуду на дом. Это-то должно их пробить! Дом, страховка — это же для них все!
Да, я знаю, что я не умру. Сразу.
Easy to say when somebody else’s blood is shite. Кажется, я наступила на правильный камешек.
Ха-ха, ну конечно, вот я прямо угадала, что сказать и как! Как всегда, сглупила! Все не так!
Я сломлена, напугана, моя жизнь разбита… но я по-другому сломлена, неправильно разбита. Я не раскаиваюсь по поводу своей беспорядочной сексуальной жизни, я не прозрела… я просто ошиблась. Мне просто не повезло.
Полицейские не judgemental — но чувствуют фальшь.
Черный Алекс просто оказался аморален на два шага больше. Нам вместе было круто. А может быть, — подводный страх, через который он уже переплыл и который накрыл меня сейчас — может, он и делал такой крутой расслабуху.
Видно же — не раскаиваюсь. Половина населения пьет, другая употребляет наркотики, в Моссаде режут, на улице насилуют.
Но спроси любого — они знают, что хорошо, что плохо. Re-la-tionships. Трахаются — чтоб отношееения!
Я только одна считаю, что гулять — по приколу. И что все пацаны поймут.
А какие там пацаны! Взрослая уже тетка.
Эмет зачитывает написанное и уходит. С моих слов записано верно.
Революционное дело — Алекса обвинят в нанесении grievous bodily harm. Не просто в том, что подверг опасности.
(Зря, зря, зря!)
— Я слишком болботала? — спрашиваю Макса.
— В конце — немного да.
Знаю, что и не в конце, а всегда, но это же не важно. Они должны всех защищать, и тех, кто болбочет — тоже.
— Ваши медицинские записи показывают, что у вас были другие партнеры.
Да? Это осложняет дело. Но еще не все пропало! Правда на моей стороне. У нас же есть признание, его добровольное признание — я на него не давила, не пытала его, сам сказал.
— Хорошо, давайте признаемся — были еще партнеры.
Я опускаю глазки и говорю со скорбью в голосе: понимаете, черт попутал. Были и Вася, и Алеша…
Я — сука такая — при живом муже рассказываю про своих любовников! Множественное число.
Назвать их телефоны? Для этого мне надо им позвонить. Не могу без разрешения.
Damage limitation. Давайте уж хоть как-то! Тут немного соврем, тут глазки опустим. Дело-то ясное!
Задача — его остановить. Не наказать. Остановить.
Эмет зачитывает написанное и уходит. С моих слов записано верно.
Почему Сашечка не звонит? Неужели ему даже такой малости для меня не сделать? Неужели… трусит? Нет, точно не трусит. Невероятно. Возиться не хочет. Жду-жду-жду.
— Послушай, ты не мог бы позвонить полицейскому? Ему нужно только одно: что ты проверился и здоров.
Долгое молчание. Молчаливая брезгливость. Но голос мягок, пусть и устал.
— Я в Германии. С туром. Если тебе это надо, то приеду — позвоню. Хорошо?
В следующий раз приходит только рыжая Рейчел и смотрит на меня во все глаза.
— Ну как, он позвонил?