Давным-давно по Божьему замыслу сотворенное руками человеческими это чудо вспыхивает золотым светом в прозрачном воздухе сентября. Чуть в отдалении стоит маленькая девочка в синем платьице до земли, в белом платочке и со свечкой в крохотных ручках. Рядом Елена, дочь Петра, не давшего спалить в огне Преисподней животворящий Крест, схоронив его в земле. Она же и мать Константина, который сейчас хорошо виден на ближайшей сопке в лысой лужайке. Он стоит на фоне красного полотнища, развернутого братьями, в кожанке и с «маузером» на боку.
Прошу за всех – за живых и мертвых, за милостивых и блаженных. За славящих и хулящих. Не оставь никого своей любовью, а мы будем изо всех сил стараться любить друг друга и учиться прощать. Если сумеем открыть свое сердце для любви Христовой, потому что любовь Христова и есть эта сила крестная. А Крест есть символ трагической судьбы любви в мире, «лежащем во зле». Нельзя убить Христову любовь, она вечна. Крест так же вечен, как Христово Воскрешение. Победа жизни вечной оказалась возможной только, поскольку была принесена Голгофская жертва, то есть открылась Христова любовь, обращенная ко всем и ко всему. Любовь и есть истинный комфорт нашего проживания на земле, в любом месте, в любом климате и в любом возрасте. И власть моя надо мной, и другой не будет во веки веков. Аминь!
***
Сегодня у меня день рождения. Время еще утреннее, я в движении. Сижу у винта. Он, кажется, вращается медленно. Верно, потому что самолет уже начал снижаться согласно расписанию по прилету. Под ровный шелест двигателей новенького канадского ближнемагистрального самолета подлетаю к родным сердцу местам. Я лечу домой.
На стекло иллюминатора липнут белые, но чистые облака. Вот начинает пробиваться солнечный свет, облака разрываются, и в глубине появляются желтые нескончаемые профили, ровными линиями протоптанные временем, среди стланика и жидких лиственниц. И еще кругом точки и запятые блестящих под солнцем болот и марей. Береговая полоса уже позади, скоро посадка. По сети громко сообщили, что температура воздуха в аэропорту двенадцать градусов, ветер слабый, давление нормальное. Самолет мягко касается полосы приземления и, ловко маневрируя, подъезжает в зону видимости аэропорта. Выгружаемся и, сойдя с бетонки, идем по песку, кое-где поросшему молодым смолистым ольховником. Не очень-то и жарко, а на дворе 19 июля. Встречать народ приехал. К счастью, меня многие еще помнят, да и связь телефонную стараюсь не терять.
Минут через 15 с бугра уже виден расположившийся в низине на запад от залива город моего детства и юности. Он совсем другой, нежели был тогда. Лучше, конечно, благоустроенней. Все это выросло на замену частью выжженной, частью саморазрушившейся когда-то моей среды обитания. Конечно, лучше, только население стало в два раза меньше, чем было тогда. И тому, наверное, есть объяснения, логичные и обоснованные. А у меня свой план. Прошу высадить у того бугра, с которого и начиналось мое пространство, теперь почти необитаемое. Хочу остаться один и пройти дорожки, на которых формировалось мое самосознание.
Иду по мокрой песчаной тверди между мелкими лужами из прошедшего в ночь дождя. Кругом разруха, многое в голове воспроизводится географически, по приблизительным координатам. Архитектурно если что-то и осталось, то приобрело причудливые и неузнаваемые формы. Эта разруха была не результатом боев и обстрелов. Она двигалась медленно, по-старушечьи, изгоняя последних. А без людей среда обитания врастает в землю, прорастая сорняками. Бараки, частные домики – здесь жили, любили и страдали сотни, разными дорогами сюда попавшие. Они строили коммунизм – светлое будущее своей страны. Рождались дети, учились, болели, хулиганили, но когда пришло время им стать взрослыми, они оставили кров родителей, бросили его умирать. Верно, тому тоже есть объяснения. А природа, когда-то здесь срубленная и спиленная, возвращалась, на месте оврагов уже проросли деревья. Наш овраг зарос стлаником и лиственницами. Везде ольховник, и на руинах огромное количество кустов малины, той самой сладкой ягоды в мире детства. Но где-то, похоже, люди жили. Собаки то тут, то там лаяли на меня, редкого одинокого прохожего. А по завалившимся столбам вглубь уходили провода первого признака цивилизации – электричества.
Стою у места, где когда-то была моя первая начальная школа, в которую с большим букетом георгинов меня привела моя мама. Вроде, вход был с этой стороны. Мне, тогда малому, школа казалась очень большой и просторной, хотя это тоже был барак, только окна шире. А сейчас смотрю, и пространство мне представляется совсем маленьким, но где был порог в школу, я нашел. Его я переступил, не зная ни одной буквы алфавита. С этого порога все и начиналось: и университеты, и аспирантуры, и академические кафедры. С нее все начиналось, с первой учительницы Надежды Дмитриевны, что обучала меня грамоте.