***
1846 год. Кронштадт – форпост русского флота на Балтике. Г.И. Невельской получает капитан-лейтенанта. В следующем, 1847 году, получает пакет из Русской Америки, с большим волнением изучает бумаги, которые были от самого поручика Гаврилова, в прошлом году прошедшего к Амурскому лиману. Гаврилов обращается к нему, как к потомственному русскому морскому офицеру. Человеку, которому интересы России важны и понятны, как интересующемуся вопросами дальних окраин Российской державы. Он пишет, что долго жить не надеется, ибо страдает от чахотки. Не излагая причин неудачи, считает, что хоть и получил награду от правительства, сам достиг малого. Гаврилов делится своими предположениями, и главное из них – уверенность, что устье Амура доступно для судоходства и с севера, и с юга. Просит не в угоду сегодняшней политике, а продолжить и доказать то, в чем он уверен во славу державе.
Он пишет, что из разрешенного ему общения с беглыми каторжниками и гиляками узнал, что нет сомнений – русские были на тех берегах еще 200 лет назад. Тому есть свидетельство в виде «золотого бога», которого гиляки прячут, как своего идола, а каторжники мечтают добраться до сего предмета. «Я отправил оказию в Петербург: странного вида доску, выменянную у беглого. Вроде как она была частью ящика, в который был погружен тот бог. Она мне показалась крайне любопытной. Написал от имени русско-американской компании. Как получил от них ответ, сразу вам и отписался. Ответ Петербургского университета за подписью профессора П.А. Плетнева, был таков: возраст доски был указан просто «древняя». И далее по тексту «акация» (дерево шиттим, произрастает исключительно в пустынных местностях Святой земли- авт.).
Далее Гаврилов пишет: «В Москве есть Храм вознесения Словущего, там монахи Гроба Господня. Может, можно получить какие-то объяснения?». Письмо заканчивалось словами: «Наверное, уже и прощаюсь. Верю в свое Отечество и Вашу миссию на благо его. Честь имею, поручик Гаврилов».
В 1847 году Невельской отказывается от должности старшего офицера на фрегате «Паллада», готовившегося в кругосветку. Он напрашивается на маленькое каботажное судно «Байкал», готовое к отплытию в Охотское море, и стал его капитаном. А русский патриот, землепроходец, офицер Гаврилов, в 29 лет упокоился на русском кладбище бывшей Русской земли.
Вечная память!
***
(ВСО) Военно-строительный отряд. Там я и приземлился, согласно своим сопроводительным бумажкам. «День рождения» стройбата – 13 февраля 1942 года. 90 % контингента – выходцы из Средней Азии и Кавказа, остальные – с неблагополучными биографиями и плохим здоровьем. Войска с самым большим процентом самоубийств, волчьими законами и наркотиками. По численности они были огромными и достигали полумиллиона человек. Задачи им ставила Родина самые грязные и надрывные, под красными флагами и лозунгами политработников. Если в лагерях были режимы воспитательный, исправительный и карательный, то здесь еще и унизительный. Контингент офицеров был ссыльный из всех родов войск: алкоголики, заболевшие, озлобленные и пытавшиеся бросить службу. Также были прапорщики, рыскающие с утра по части и объектам, что можно украсть и на чем вывезти после обеда. Свободы не лишали, но она была униженной. Везде: в одежде, в еде, в жилье, во сне и наяву. Устав перемешался с понятиями, национальными нравами и традициями, психозами и политической информацией.
Так вот и получилось, что история службы стала историей болезни. А о болезни что расскажешь? Это время забытья. Последние месяцы службы отдаю долг Родине в роли дежурного по КПП. Читаю. Через КПП бегают туда-сюда активисты, готовят личный состав к Ленинскому зачету. Особо часто мелькает худой прапорщик, с папочкой и значком комсомольским. Какой-то лидер вышестоящий, спросил у меня, что я читаю. Я показал, он удивился. Второй день опять бегал между штабом и проходной, косился на меня, читающего. Книги толстые в стройбате не очень-то были в чести. Прибежал посыльный из штаба, просит меня в кабинет ВЛКСМ. Зашел. Худой прапорщик сидел за столом с плюшевой красной скатертью. Лицо у него было вроде озадаченным, но как бы везде успевающим.
– Ты зачем такие книжки читаешь? – спросил он.
– Поступать буду, – я сказал.
– Куда? – прапорщик сделал лицо то ли озабоченное, то ли возбужденное. И опять вопрос: