Делать ничего не хотелось, в этом году Политбюро СССР будет всему миру рассказывать олимпийскую сказку. Москва превратилась в потемкинскую деревню: ласковую, чистую и гостеприимную, с обходительными милиционерами в белой форме. Магазины наполнены дефицитом, лишнее население выглядывало на это из-за сто первого километра. Не всем же финский сервелат и баночное пиво. В отсутствии США, ФРГ, Англии и других стран, СССР добилась выдающегося, «вечного» медального результата. Мишка грустный улетел в свою берлогу, а активисты еще долго баловались «пепси-колой» и баночным пивом. В это лето ушел из жизни Владимир Высоцкий. В Горький, в ссылку, отправлен ученый-диссидент Андрей Сахаров. В декабре того же олимпийского года произошло шоковое убийство на «Ждановской». Началась чистка той самой обходительной, ласковой милиции. Четырех расстреляли, за тяжкие преступления осудили восемьдесят человек, сотни были уволены. Красный зверь начал пожирать сам себя. А любимец советской публики лев –киноактер Кинг II убил четырнадцатилетнего сына своей хозяйки. Не одомашнивайте зверя.
Кроме олимпийской символики на стенах и заборах, город моего сегодняшнего пребывания, похоже, никак не участвовал в главном празднике страны. Город продолжал фарцевать азиатской контрабандой. На барахолке девушки одевались привлекательно и ярко. На берегу зарабатывали 150-170 рублей, а рыбак на путине – 700-800. Разница успешно перераспределялась в городской черте. Еще ходили «из зимы в лето», недорого, без захода в порты. Две недели пили водку и влюблялись. Запретили эти выходы, когда один тип вплавь ушел к чужому берегу.
А на учебе «ленинский зачет» – важная форма коммунистического воспитания, проверка политической грамотности и опять же, повышение политической активности. Увильнуть невозможно, не допустят к сессии. Сессия сложная, самая недоступная для разумения: экзамен по атеизму и латыни, «Галльские войны Цезаря». От атеизма выворачивает, а от латыни несварение. Ничего не хочется делать, хотелось вернуться в детство к низкому, изменчивому небу и кислой клюкве. В овраг, где Джек похоронен и редким сладостям, купленным на «горбатые» родительские деньги. Устал, наверное, или еще взрослею.
***
За окнами начало сереть, просыпался зимний северный рассвет, с ночи как бы потеплело. Сейчас иней заволок стекло и блестел в свете «летучей мыши». Зотов был готов и с некоторым волнением ждал возницу. Ему думалось, что Пилсудский тоже не спит. День и вправду был необыкновенный для сознания христианина. Зотов, подумав, сунул в свой мешок дополнительную бутылку водки, всегда востребованную у гиляков. Сани подали ко времени, было холодно, но без поземки, хорошо под санную поездку. По подсчету Зотова до места встречи было не более семи-восьми километров. С хорошей лошадкой час, может, чуть более. Возница – татарин из бывших – щелкнул вожжами и в путь, по наметам из стланика. В сене, под тулупом, было уютно и успокаивающе. Григорий Иванович задремал. Проснулся, сани стояли, татарин справлял малую нужду. Обращается со словами: «Григорий, половину пути прошли. Видел с бугров дым от костра. Верно, вас ждут».
Двинулись далее. Верно, километра за два увидели дым, в безветрии он поднимался тонкой струйкой и как бы застывал в верхней своей точке.
Гиляки увидели, что подъезжают, засуетились с собаками. Было две упряжки и трое местных жителей. Собаки, видимо, успели отдохнуть, визжали и подпрыгивали, чуя скорый старт. Возница получил свою бутылку водки и остался ждать Зотова. Тот до темноты надеялся вернуться. Только бы погода не занялась метелью. Кайгусь, похоже, был главным. Зотов сел к нему в нарты, собаки побежали. Вторые нарты были чем-то нагружены, похоже, подношением богам своим. Григорий Иванович ехал, гиляки больше бежали, там, где снег был мелкий. Шли низинами, по замерзшим ключам, предположительно точно на восток.
Часа через два собаки стали явно уставать, и под нависшим обрывом встали на отдых. Гиляки начали резать юколу и давать куски каждой собаке отдельно, не распутывая их из упряжи. Собаки глотали, похоже, не жуя, тут же заедая снегом. Кайгусь подошел к нарте и стал пристально, без слов, смотреть на Григория Ивановича. Зотов немного общался с гиляками, но было понятно, что Кайгусь просит водки. Зотов достал бутылку, а гиляки достали каторжную кружку, кусок сухого мяса и стали здоровенными глотками пить по очереди. Григорий Иванович побоялся, что и ему предложат, но все обошлось. Допили и тронулись в дорогу. Примерно через два часа все в точности повторилось. Еще через час выехали на сплошную, ровную марь, покрытую неглубоким рыхлым снегом. Воздух был достаточно прозрачным, и на расстоянии пяти-шести километров угадывалось побережье залива. Не дойдя до льда с километр, встали. Нарту Зотова запарковали, а Кайгусь с напарником двинулись дальше на груженой нарте. Вправо по побережью угадывалась довольно высокая сопка, на фоне мари переходящая в ледяное поле.